Телохранитель моего мужа

— Я… мне нехорошо. Мне нужно на воздух, — сказала Рина и, зажав рот ладонями, выскочила за дверь. Кажется, её вырвало на лестничной площадке. Я всего лишь на миг потерял из поля зрения Лялю. Хотел выйти за Риной вслед, всё объяснить. Но острая боль вспышкой ослепила меня, и больше я ничего не видел и не помнил. Даже подумать ни о чём не успел.

Рина

Впервые меня вывернуло наизнанку. А ещё не хватало воздуха. В глазах темнело. Я пыталась втянуть хоть немного кислорода в лёгкие, но в ноздри бил запах рвоты.

Не знаю, как я доползла до первого этажа и вышла на улицу. Холодно. И ветер ледяной. Но я хотя бы смогла вдохнуть.

Не знаю, о чём я думала. В голове — обрывки фраз и мешанина образов. Спокойный Артём и рыдающая обнажённая по пояс Ляля. Уродливые пятна синяков на теле. Мой оживший кошмар наяву. Словно кто-то взял и щёлкнул тумблером — и свет погас. Непроглядная тьма. Сумасшествие. Эхо в ушах. Хочется их заткнуть, чтобы не слышать какофонии.

Я вышла на проезжую часть и поймала машину. Срочно скрыться. Спрятаться. Скрутиться клубочком и забыться. Стереть память.

В тот момент я не думала о Ляле. Не думала об Артёме. Животный ужас гнал меня, как обезумевшую, подальше.

Очнулась я в своём дворе. Заплатила деньги, вышла. Тихо и всё привычно знакомо. Задрала голову и посмотрела на тёмные окна. А затем поднялась наверх, достала ключи из сумочки и открыла дверь. Перешагнула через порог.

Пахло пылью. Ещё бы. Здесь давно никого не было. С того самого дня, когда Алексей увёз меня за город.

В голове немного прояснилось. Ляля и Артём. Мне нужно вернуться. Я заходила в каждую комнату и включала свет. Обводила пространство глазами, но никак не могла сосредоточиться ни на единой мысли.

Я зашла в кабинет Алексея. Потопталась на пороге. Он не любил, когда нарушали его пространство. Впрочем, иногда делал исключения, когда ему хотелось развлечься, развеять скуку, разнообразить секс.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Моё тело помнило каждый острый угол в этой комнате.

На столе — идеальная чистота. Он всегда убирал документы, следил, чтобы каждая вещь находилась строго на своём месте. Мне неуютно здесь. Холодно. Словно не домой вернулась, а в чужую квартиру пробралась.

Я лезу в нижний ящик стола. Там потайной «карман», где спрятан пистолет. Алексей его иногда включал в свои извращённые сексуальные игры.

Мне приходится немного повозиться, чтобы достать оружие. Тёмный металл холодит и оттягивает руку. Я кладу пистолет в сумочку.

Артём так и не научил меня стрелять.

Не знаю, зачем я это делаю. Может, от отчаяния. Я вспоминаю слова Ляли. О её просьбе избавиться от Артёма. Он уже тогда к ней приставал?..

А потом перед глазами всплывают уродливые синяки на Лялином теле.

Нет. Он не мог. Мой нежный и ласковый Артём не мог сотворить с ней такое. Это неправда. И мне бы действительно стоит вернуться, чтобы поговорить. Как-то я опрометчиво сбежала. Бросила всё, даже не попытавшись разобраться. По-дурацки вышло.

Я вздыхаю и поднимаюсь с кресла. Руки у меня дрожат. Слишком много эмоций. Наверное, это из-за беременности. Высокая чувствительность, впечатлительность. В последние дни я страдала от слишком громких звуков, странно реагировала на запахи, раздражалась по пустякам.

Я вышла из кабинета и прикрыла за собой дверь. И только тогда услышала шаги. Уверенные, чёткие, широкие. Я бы узнала их из тысячи подобных.

Тело скрутила судорога. Ужас лёг на плечи слишком тяжёлым грузом. Я стояла и ждала. Ждала, пока не показалась высокая фигура.

— Здравствуй, Катерина, — произнёс Алексей, и я поползла по стене вниз.

Ноги ослабели. Разум помутился. Вернулся страх.

Он живой. А я до сих пор его жена.

60. Артём и Рина

Артём

Она связала меня. В голове пульсировала боль. Во рту — привкус крови.

Ляля сидит на стуле. На ней — другая футболка. Целая. Ляля раскачивается со стороны в сторону, обнимая себя за плечи.

— Ты зачем это сделала? — спрашиваю устало и спокойно. Незаметно пытаюсь освободиться — не слишком она умелая узлы вязать.

— Ты исчезнешь — и всё наладится, — цокает она зубами.

— Да? — у меня хватает сил иронизировать. — А что наладится-то? Ринка будет вечной рабыней у тебя на побегушках?

— Ты не понимаешь, — сжимает она губы, чтобы они не плясали.

— Да уж куда мне.

В моей пострадавшей голове мелькают совершенно дикие мысли.

— Он жив, да? Марков — жив?

Ляля перестаёт трястись и смотрит на меня остановившимся взглядом.

— И это он тебя так. Больше некому. И лицо твоё — тоже его рук дело?

Она мотает головой. Шея у неё тонкая. У меня плывёт всё перед глазами и кажется, что ещё немного — и голова оторвётся от тела. Упадёт на пол. Мысли, как саранча, наползают одна на другую, и я никак не могу толком сосредоточиться, но кое-что всё же цепляется.

— Ты думала, что она как сыр в масле, да? У тебя даже мысли не возникало, что он Рину бил, издевался, насиловал?

Ляля смотрит на меня с ужасом. Трясёт головой, не веря.

— Неправда, нет!