Телохранители тройного назначения

Сначала я даже не обращаю на них внимания. Со второго триместра у меня было до смешного огромное количество схваток Брэкстона-Хикса^[91]. Я перепробовала всё: пила воду, занималась йогой, лежала на боку. Я даже пробовала воздерживаться от секса на пару дней. Слава Богу, это не сработало. Поэтому, когда болезненный спазм пробегает по моему животу в пятый раз за это утро, я просто морщусь, прислоняюсь к боку Мэтта и продолжаю осматривать парк.

Дети выглядят так, будто им весело. Глен качает Деймона на качелях. Трехлетний малыш победоносно кричит, дергая маленькими ножками, когда Глен раскачивает его всё сильнее и сильнее. Кента стоит на коленях у одной из скамеек с нашей пятилетней Эми, показывая ей что-то на земле. Вероятно, это жук. Эми сейчас фанатеет по жукам.

Я меняю позу, но мучительная боль не проходит. У меня начинает болеть спина.

Мэтт смотрит на меня сверху вниз, замечая мой дискомфорт.

— Ты в порядке? — спрашивает он, заправляя прядь волос мне за ухо.

Я киваю, прислоняясь к его груди.

— Она тяжелая.

— Хочешь, я подержу её для тебя? — Я фыркаю, когда он обхватывает руками мой огромный живот и осторожно приподнимает его, снимая вес с моей спины. Я стону, выгибаясь ему навстречу. — Блять, мне так хорошо.

— Ты такая сильная, — говорит он мне на ухо.

— Я знаю, ладно? — Я сжимаю его толстый бицепс, беззастенчиво лапая его посреди парка. — Как так получается, что ты становишься таким мускулистым, проводя всего по одному часу в день в спортзале, а мне приходится вынашивать ребенка девять месяцев, и я лишь толстею?

Он притягивает меня ещё ближе к себе.

— Я люблю тебя.

— Я знаю. — Я расслабляюсь, когда боль, наконец, проходит, и кладу голову ему на грудь, глядя на него снизу вверх. — У тебя есть с собой еда?

Он усмехается и лезет в карман своего пальто, вытаскивая пакетик мини-чеддеров^[92]. Мужчины научились держать под рукой бесконечный запас снэков для меня и детей. На данный момент они, по сути, просто очень горячие торговые автоматы. Я открываю рот, слишком ленивая, чтобы покормить себя сама, и он кладет туда крекер.

— Боже. Ты выглядишь так, будто вот-вот лопнешь!

Жуя, я поворачиваюсь и вижу Амиру, одну из наших соседок, держащую за руку своего темноволосого сына.

Я улыбаюсь ей. Когда мы впервые начали приходить в этот парк, люди вели себя с нами довольно странно. Я не уверена, ненавидели ли они меня, не одобряли ли наши полиаморные отношения или просто предполагали, что знаменитости должны водить своих детей на модные частные игровые площадки; но в любом случае, было много колких комментариев и сердитых взглядов. Амира была первой, кто подошла к нам и просто обращалась с нами как с обычными людьми, спрашивала нас о детях и предлагала салфетки, когда малыш Деймон вырвал на спину бедняге Глену.

— Мне тоже так кажется, — говорю я ей, затем опускаю взгляд на её сына. Он очарователен: кудрявый, с широкой улыбкой. — Привет, Генри. Мне нравится твоя футболка с Человеком-пауком.

Он подпрыгивает на цыпочках.

— Где Деймон?

— Он на качелях, с Гленом. — Я указываю на них, и глаза Генри загораются. Он дергает маму за рукав.

— Могу я поиграть?

Она кивает, и он, спотыкаясь, бежит к качелям. Он чуть не падает, когда подбегает к качелям, но Глен замечает его и легко ловит, заключая в медвежьи объятия. Он смотрит на нас, и Амира машет ему рукой, поэтому он поднимает ухмыляющегося Генри и садит в свободные качели. Мы все наблюдаем, как он встает и толкает обе спинки качелей, чтобы мальчики одновременно качнулись вперед. Они оба кричат от восторга.

Амира вздыхает.

— Боже, я люблю приходить в парк, когда вы здесь. Клянусь, дети получают синяки и царапины каждый раз, когда мы выходим из дома. Но когда вы, ребята, поблизости, — она бросает на Мэтта благодарный взгляд, — всё обходится даже без занозы. Они в безопасности, словно дома, а не на улице.

Мэтт улыбается, поглаживая мой живот.

— Хорошо. Это наша работа.

Амира лучезарно улыбается ему, затем снова поворачивается ко мне.

— Ты в порядке, любовь моя? Ты выглядишь немного бледной.

— Всё болит. Ты же знаешь, как это бывает.

Она сочувственно кивает.

— Какой у тебя срок?

— Тридцать пять недель, — не задумываясь, отвечает Мэтт. Я похлопываю его по руке, прося ещё один мини-чеддер.

— Тогда осталось недолго, — радостно говорит она. — Вы уже придумали имя?

Я открываю рот, чтобы ответить, но прежде чем успеваю, слышу крики. У меня кровь стынет в жилах.

Я никогда не была поклонницей папарацци, но до того, как у меня появились дети, я считала их необходимым злом. Да, они были грубы и бесцеремонны, выдумывали откровенную ложь, чтобы заработать на мне деньги — но они поддерживали мою актуальность. Если бы я была умна, я могла бы использовать их в своих интересах.

Однако, когда дело доходит до моих детей, у меня абсолютно нет на них времени. Вообще.