Телониус Белк

Глава восьмая

Ноябрь расставил все по своим местам, словно безделушки на полочках, а декабрь стёр с них пыль и основательно запорошил снегом.

Ветер с залива уже дует такой, что деревья сгибаются и я бы даже сказал колосятся.

А мы прогуливаемся в сторону водопада. Водопад тут не столь интересен, особенно зимой, так что гуляем мы лишь для того, чтобы провести время на свежем воздухе. Ведь можно теперь встать в шесть утра и сделать всё то, что собирался сделать вечером. А вечером придётся продолжать разворачивать аккорды на инструменте. Ну, а потом ещё саксофон…

Я всё никак не могу взять в толк, чем несогнутые пальцы помогут мне научиться играть так, как Белк по ночам наяривает Round Midnight или возможно чуточку хуже .

Раньше я хотел научиться играть как Арт Тэйтум или на худой конец как непонятный, загадочный, но от этого не менее великий Монк. Теперь для меня авторитет какая-то приурковатая белка. Пожалуй, Ботинок меня убьёт, когда узнает про несогнутые пальцы, небось решит что я сошел с ума… Всё же то, что я сошёл с ума – вовсе не удивительно. Так что, я всё равно буду пробовать так играть. По крайней мере, до Нового Года, как договаривались. Есть у меня ощущение, что рано или поздно это приоткроет мне секретную завесу. Пока только завесу, не формулу. Просто завесу мешающую её рассмотреть. С формулой я и сам как нибудь разберусь. Не маленький.

Жаль только, что Белк не теоретик. И, зная об этом, объяснять ничего не собирается. Вместо того, чтобы взять свою лапу и на ней объяснить, рассказывает мне о том, как за ним гнались собаки, сбежавшие с поводка. После этого случая, он боится любой собаки, а особенно той, что привязана на поводке.

– Понимаешь, – слегка раскачивается он, пристроив руки за спину. – Самая страшная собака – это именно та, что на поводке сидит.

– Если на поводке – то это не страшно…

– Нет. Это очень страшно. И даже очень-очень страшно. Потому что когда она сорвётся с поводка, мало не покажется. Она будет даже сильнее любой собаки без поводка.

Я представляю себе огромного, злого, привязанного цепью к забору бультерьера. Забор раскачивается под её рывками. Скоро собака снесёт этот забор. Или порвётся цепь… Каким образом это произойдёт – неважно. Пса словно зарядили в этот забор. Так что, в любом случае, он даже не рванёт ко мне, а выстрелит из этого забора с утроенной силой. И чем дольше он остаётся привязанным к забору, тем этот выстрел будет сильнее.

– Несогнутые пальцы – это вроде поводка такого и есть, – делает неожиданный вывод Белк.

Вот так новости!

Я не могу удержаться, рисую на снегу клавиатуру, сажусь на колени и начинаю примерять к ней пальцы – то так, то так. Посмотрите на меня! Я бультерьер, чёрт побери!

Гномы в капюшонах уважительно обходят мои художества, осматривают и сбавляют тон своих разговоров. Некоторые мной откровенно восхищены. Возможно, я кажусь этим людям маленьким отмороженным Моцартом. Может, единственное, что кажется им странным – почему играя на снежной клавиатуре, я не сгибаю свои пальцы.

Меня, наконец, проняло. Играя в бультерьера, я просидел бы так час, но услышав саркастический смех за спиной, я вскакиваю и отряхиваюсь. Белк? Нет. Надо мной уже смеются вороны. Приходится всё зачирикать, что я и проделываю со стеснительным видом принцессы, застуканной в ванной с лосьоном от прыщей. Стыдно призаться, но я действительно немного стесняюсь ворон. Интересно, почему. Ведь людей в колпаках-капюшонах я уже давным-давно не стесняюсь.

В целом мне всё ясно. Завеса тайны снята. Белк, ты у меня просто дьявольски талантливая училка! С сегодняшнего дня, репетируем привязанного к забору бультерьера.

Если с чем и осталось разобраться, так это с саксофоном. По этому поводу сразу возникает много вопросов. Почему он ударный, а не духовой, например. Так говорят все саксофонисты, у которых звук не похож на утиный манок ранним вечером. И почему пальцы здесь вроде и не нужны, но все равно затребованы – на несогнутных не поиграешь. И ещё много чего, о чём Козёл мне так и не рассказал. Саксофонистов среди нас нет. До всего требуется доходить собственным умом, не считая, конечно, помощи Телониуса Белка. Но саксофон вываливается из его негнущихся пальцев и показать мне что-либо он не в состоянии.

– А что, на саксофоне тоже пальцы не надо сгибать? – уже в сотый раз спрашиваю я.

– Давай купим телевизор, – уходит от ответа белк, – столько информации сразу не переваришь. Не каша же, в конце-то концов.

Купим телевизор! Это же надо такое придумать. Ботинок меня убьёт. Хотя, мысль, конечно, стоящая.

– Белк, – шепчу я вполголоса, так чтобы он не услышал, – какая замечательная мысль приходит тебе в голову. Жаль только, что всё это невозможно реализовать. Ведь карточка то не пока ещё моя, а моего Ботинка.

Конечно. Ведь Ботинку приходит отчёт о каждой операции, и он догадывается что десять евро, например – это десять пачек мармелада с футбольными мячиками. Но если потратить на одну покупку сразу сто евро, то появится масса вопросов.

Белк не знает, что такое карточка.