Телониус Белк

Прошлая жизнь тянет меня на дно будто якорь. Иногда я просыпаюсь от Горжеткиного голоса «Посмотрите на котят». Вскакиваю – котят нет. Пытаюсь что-то вспомнить. Потом долго смотрю в потолок и радуюсь всему, что произошло со мной начиная с того момента. Но радость эту полной назвать нельзя. Ведь я знаю что к концу учебного года мне придётся вернутся и надрать задницу всем. Особенно Мямлику. И не в последнюю очередь ненавистной Горжетке.

Экзаменов я не боюсь. Я боюсь лишь того, что такого залихватского тюк-шлепа в Петербурге я уже никогда не услышу. Дирижёр из Телониуса Белка – хоть сейчас за кафедру вставай. К тому же я знаю, что когда наступает глубокий сон он и сам тихонько поигрывает.

Прямо сквозь сон слышу – тюк шлёп, с приглушёной декой. И сразу же успокаиваюсь. А знаете как он играет днём? Как гвозди заколачивает. Такая особенность беличьих лап. Но почему-то получается недурно. Интересно, почему так выходит?

Наконец, Белку и самому начинает надоедать болеть. По правде сказать, на это я и рассчитываю. Надеюсь, что после завтрака он обязательно придёт в себя. Так было, когда он поймал на себе энцефалитных блох (оказалось, соврал, нагнетая ужасов), так будет и после этого случая с мёрзлой малиной.

Нелишним будет рассказать, что появившаяся в комнате белка – сама элегантность. Вначале в щёлочку просовываются усы – то левая, то правая щёточка. Потом нос. Потом появляется озадаченный глаз. Опять же, то левый то правый. Вслед за этим следует удар хвостом. Белк лупит по баррикаде из скопившегося там барахла, как кит по рыбацкой лодке и выбивает нижнюю коробку – та успешно исполняла роль несущей конструкции. Коробка летит в сторону, скользит вперед по коридору и с плотным глухим звуком исчезает в завале зимних ботинок и тапочек. Верхний слой баррикады готов с треском обрушиться. Сквозь получившуюся щель, уже вполне может протиснуться человек моих размеров. Или примерно половина белки. Или один белк без хвоста. Поняв это, половина белки резко выдыхает, но хвост никуда не деть. Ещё одна попытка, но тут, кажется, ничего не поделаешь…

Приходится помогать разгребать всю баррикаду. Громоздится ещё один завал из коробок, тёплых вещей и диванных подушек – и я отбрасываю всё ненужное в сторону. Наконец Телониус Белк принимает приглашение пролезть, после чего невозмутимо присаживается рядом со мной на диван. Смотрит он при этом на мой прекрасный, регулируемый по высоте крутящийся фортепьянный стульчик

Я знаю, на что Белк рассчитывает, подбираясь поближе ко мне – хочет покрутиться на стуле. Но я дам ему сесть на мой стул. У меня куча дел. Разберу эту хитрую аккордовую прогрессию, потом вобью туда всё, что знаю о заменах и буду тренировать туше, добиваясь зубодробительного эффекта. Пусть и дубово я играю, но всё равно своего добьюсь. Я невероятно настырный. Как котлета, пригоревшая к сковородке – одними уговорами меня не отскребёшь.

Но и Белк тоже не лыком шит. Не желая мирится с мыслью, что крутящийся стул ему не достанется, Белк принимается изображать из себя барина. Он протягивает истоптанные лапы вперед, морщится – зябко. Потягивается точно как человек – никаких звериных повадок. Потом заворачивается в хвост. И я не пойму – то ли белка дурью мается, то ли действительно так холодно уже.

– Декабрь, – наконец изрекает Белк.

Он делает небольшой глоток морошкового кофе. Потом откидывается на спинку стула так, как будто изрядно устал.

– Солнце, как луна, – продолжает рассуждать он. – И хоть наголо стригись, никто тебя не заметит.

Чувствуя себя не в силах с ним тягаться, незаметно выключаю Монка и играю уже просто так. Ни для себя, ни для Белка. Вообще ни для кого. В пустоту. И жду, когда Белк поставит в своих наблюдениях точку.

– Скверно.

Это звучит как выстрел в финале спектакля. Кажется, пора бы уже наградить Белка шквалом из аплодисментов. Нот вместо аплодисментов за окном каркают вороны.

А я, напыжившись из последних сил, продолжаю играть. Теперь уже что-то совсем полудохлое, почти чижик-пыжик…

– Ни одной трубы не дымит… – продолжает подводить итог Белк. Возможно, это следует понимать в переносном смысле. «Ни стульчика, ни аплодисментов». Вот что подразумевает Телониус Белк

Я небрежно перебираю нотные записи. Тогда белка делает попытку крутануть меня вместе со стульчиком. Я умоляюще останавливаю его взглядом. И Белк надолго отворачивается к окну. У него, как и у меня, выработалась привычка смотреть в него, как на экран телевизора.

– Знаешь в чём проблема, – спрашивает он у приземлившейся на окно вороны. Ворона делает вид, что прислушивается. Возможно, она даже знает, в чём проблема Телониуса Белка. Но его сценарий подразумевает, что за функцию звукового сопровождения в этом телевизоре отвечать буду я.