Тельце

– Я заплачу, – Маша на четвереньках подползла к столу и открыла чемодан, – он отделался от меня недешево. Тут много денег, много ценных вещей!

– Вижу, вижу. Стоило ли это того, – Виктор Григорьевич пересчитал купюры, – не стоило. Мария, ты не понимаешь? У меня нет для тебя замены. Найдешь подходящий – сделаю, глаза закрою на то, где взяла. Большим не подскажу.

– А какой подходящий? – спросила Мария.

– Тот, который твой обман не поймет. А пока на, – Виктор Григорьевич стащил со стола скатерть и ловким движением рук сделал из нее накидку, – укрой обрубок этим. А то сама знаешь.

– Виктор Григорьевич, – Маша еще раз посмотрела на него, надеясь, что хоть какое-то спасение сможет в нем пробудить, но тот был непреклонен; все было сказано. Она поднялась на обе ноги и направилась к выходу.

– А чемодан?

– Я вернусь еще, – злобно прошипела Маша.

– Ну-ну.

Маша закрыла лицо шарфом. Хоть снега и зимы не было, ветер не переставал напоминать, что время года жестокое. Она шла вдоль магазинов и студенческой аллеи. Редко появлялись люди. Старые тонули в земле, молодые ходили на поводках с матерями раз в шесть массивнее Маши. Небо солнце не пропускало, оттого все и болели; или прятались там, где отсутствие солнца – оправдание жизни. Маша ушла глубже во дворы, села на качели и заплакала. Забор качался от ветра и тихо подкрадывался к ней острыми железками.

– Пшел прочь! – кричала она, и забор испуганно возвращался на место.

Собаки плакали вдали, где река обливала прохожих. Фонарям было рано гореть. День не знал, куда идти, оттого и окна домов сонно закрывались. Ночь могла наступить раньше обычного, Маша знала, так и потеряться можно. Она хотела уйти – поднялась, отряхнулась. Вдруг из ниоткуда появился ребенок с больными, желтыми глазами. Он прыгнул в качели и начал тихо смеяться; делиться счастьем он не собирался, только хвастаться перед теми, кто отобрать не сможет. Маша посмотрела на него с завистью.

Она выдумывала ему гадости, но потом устала и закурила. Ребенок увидел, как руки у девушки горят, а с ними и щеки, оранжевым, добрым огоньком. Он подошел и представился:

– Меня Васька звать. А дайте огонек!

– Тебе не рано-то курить?

– А когда в самый раз?

– Когда все надоест.

– Мне качели надоели.

– А у тебя больше ничего нет?

– Больше ничего.

Маше не хотелось разговаривать с ним, и она протянула ему свою руку, покрытую прозрачными волосами и венами. Из кончиков пальцам еле дышал огонь. Васька притронулся к ним и отпрянул руку. Маша засмеялась.

– Дурак! Ты что, не знаешь, как огонь опасен?

– Так я думал добрый он, как вы.

– А почему ты решил, что я добрая?

– Чувствую это. Вы мне во снах снились. Ну, не вы, а похожая девочка на вас. Маленькие глазки, бледная, короткие от испуга волосы. Быль наяву.

– И ты не верил, что огонь настоящий?

– Нет, – Васька снял шляпу и оторвал копну волос, – вы голодная?

– Да, – Маша взяла из рук Васьки волосы и довольно захрустела. Сладкие, детские. Как леденцы в забытом прошлом.

– Приятного.

– Ты что не дома-то? – спросила Маша.

– Нету дома. Нету ничего.

– А хочешь что?

– Жену хочу. И меч рыцарский.

– Ты на война не похож.

– Я им стану, обязательно. Защищать дом буду.

– У тебя когда день рождения?

– Вчера был.

– А до этого тебя не было?

– Не было. Я таким и родился.

Земля дрожала от мурлыканья подслойных кошек. Деревья закрывали стволы ветками. Небо начало медленно переливаться красками.

– Давай ты мне поможешь, а я тебе меч подарю? – сказала Маша Ваську.

– Врете.

– Не вру, – улыбнулась Маша; она опустилась на колено и приблизилась к Ваську. От смущения тот покраснел.

– А что сделать надо?

– Пойдем со мной, поможешь мне вернуть кое-что.

Маша взяла под руку Васька. Тот боялся к ней прикасаться, но рука остыла, огонь погас, только тепло человеческое осталось. Идти было недалеко, и грудь Маши сжимала будущая вина. Она представляла, что будет дальше. Разожмет руку, и мальчик убежит, и она дальше пойдет по городу шататься, пока не упадет где-нибудь, где людей поменьше и земля теплее. А если не отпустит? Маша подняла голову и увидела, как черные тени летают вокруг нее, показывая большие пальцы. Они нежно целовали ее в шею, делились с ней теплом, отчего по коже бегали мурашки. Васька рассказывал, как летчиком хотел вчера стать, но понял, что летать это дело не людское, а высших сил, а он пока достоин только средних. Трава остриглась, резала лапы голубям.

Васька же рад был с Машей быть. Она высокая, одета не то чтобы красиво, но хотя бы одета. Шаль из скатерти наводила красоту, тело грело старое пальто, а голову от холода закрывал толстый шарф. И не хотелось ему отпускать руку, такую теплую. Никогда он подобного не чувствовал, словно крови некуда еще деваться.

Когда они подошли к подвалу, дом трясся и издавал страшные звуки. Васька побелел и сжался.

– Какой ты воин-то? – расстроилась Маша. – Тебе от этого дома меня придется защищать! Дай я тебя обниму.

Ему стало спокойнее. Храбрости другим человеком набрался. Маша, держась за перила, спустилась вниз.

– Рот какой-то, – дрожал Васька. – Лестница – скользкий язык. Куда это мы?