Тем временем

Левонтина (не обращая никакого внимания). И в английском языке, современном, есть слово «гламур» в значении привлекательности. Но привлекательности особого рода, не только красоты, но и успешности. Когда слово появилось в русском языке, оно было воспринято с совершенно ложным кругом идей и ассоциаций, в него было вложено наше представление о том, как устроена западная жизнь. После чего ложное представление было поднято на щит, и теперь мы считаем, что наступила эпоха гламура, и гламур стал символом современного существования. Евтушенко сказал когда-то, что поэт в России больше, чем поэт. В России вообще, как только что-то появится, оно сразу становится больше, чем оно.

Архангельский. Гламур в России больше, чем гламур, это правда.

Левонтина. На какое-то время. Сейчас для гламура настал звездный час, когда кажется, что скоро ничего не будет, один сплошной гламур. Потом это, наверно, пройдет.

Разворот камеры; перед зрителями — прежние участники.

Ведущий. В индустриальном, массовом кино кадр строится по тем законам, которые первым выработал глянец. Это красивый, сочный кадр. Цвет играет большую роль, чем фактура. Книжки, которые покупаются серьезными тиражами, часто строятся по законам форматов, которые выработал глянец. Гламурные спектакли появляются. Говорят, даже музыку стали в стиле глянца писать. Значит, влияние все-таки есть?

Троицкий. Глянец в этом деле абсолютно вторичен. То, что Вы сказали по поводу кадров, картин и так далее, все это глянец позаимствовал у рекламной фотографии.

Ведущий. Но первые фотографы, которые перенесли рекламные приемы в область печатной продукции, как Хельмут Ньютон, взяли приемы рекламы, обратили эти приемы на жизнь, окружающую нас, и прорекламировали те представления о жизни, которые с глянцем навсегда связаны.

Долецкая. Абсолютно согласна. Люди калибра Хельмута Ньютона — это абсолютные художники, заслуживающие серьезного внимания, анализа, чтения, знания. Это закономерная часть большой культуры. Но я вот о чем хочу сказать. Россия была закрыта не только от красивой фотографии или красивого костюма Шанель. Россия много десятков лет не имела доступа к элементарным формам удобной жизни. Когда на всю страну были одни духи, «Красная Москва», и больше двух в руки не давать; люди нашего поколения это прекрасно помнят… И материальная культура представляла собой очень долго враждебное явление… Боже, мои родители, когда я требовала сережек, говорили: ты мещанка, ты сошла с ума! Она поступает в университет и хочет проколоть уши, какая гадость! — говорил мой папа-профессор моей маме-профессору. Происходят принципиальные изменения каких-то установок жизненных. Такие вещи делаются медленно. А тем временем вырастают молодые люди. Они, конечно, очень жадно поглощают то, что мир дает сегодня. А фрики — это даже не пена, это часть пены, которая точно будет спущена в унитаз, мы о ней забудем, и никогда она не останется в памяти поколений.

Ведущий. А что останется?

Долецкая. Останется стремление к красоте. Покажите мне здесь хоть одного человека, который скажет, а я хочу быть уродом, я хочу быть прыщавым, вонючим, желательно потолще, чтобы очень часто потеть. Покажите мне этого человека. Этого человека нет.

Троицкий. Алена, при чем тут глянец-то? Стремление к красоте существовало у всего человечества и отдельных его представителей всегда. (Долецкая. Об этом я и говорю.) И глянец тут вообще ни при чем. Имеется большое, красивое искусство, к которому как к источнику красоты стремиться намного интереснее, чем употреблять попсовый суррогат в виде глянца. Вот, собственно, и все. И говорить, что глянец глянец несет народу красоту, которой мы были лишены, это неправда. Я не вижу особой красоты в теперешних сотнях одеколонах и пудрах. И если говорить о том же искусстве, то даже несчастное, убогое, социально заказанное и прочее, и прочее советское искусство являло гораздо более убедительный пример красоты во всех ее отношениях, я уже не говорю о Тарковском, чем теперешний гламур.

Долецкая. Ваша ревность идеологическая напоминает мне Ленинский университет миллионов.

Ведущий. Вы знаете, любой поп-расстрига обличает религию гораздо более убедительно, чем атеист.

Долецкая. Глянец — это служба. Мы работаем, мы обслуживаем читателей и рекламодателей, которые, как Артем знает, платят нам наши зарплаты. Это совершенно определенная индустрия обслуживания. Но давайте четко разведем две вещи. Когда мы говорим про глянец или гламур, не нужно кивать на желтую прессу. Это совершенно разные продукты. И люди, которые являются героями одного журнала, никогда не будут героями иного журнала.