Т е р е х и н. Так ведь на минуточку же… Лето. Ветра нет.
Г о н ч а р о в (глядя в окно). Ребята какие-то.
Крики слышатся яснее.
Т е р е х и н. Это меня!
Детские голоса: «Сорок два!.. Николай Иванович!..»
Г о н ч а р о в (глядя в окно). Они идут от окна к окну. Школьники. И кричат. А им, очевидно, из окон отмахивают — дескать, идите дальше. Не туда кричите.
Детские голоса ближе: «Сорок два!.. Николай Иванович!..»
П р о з о р о в. Может быть, хватит? (Выходит.)
Г о н ч а р о в. Ай да пацаны! Надо же придумать! Эх, помахал бы я, да… (Вывернувшись, машет в окно рукой. Кричит.) Эй, ребята!
Детские голоса ближе: «Николай Иванович!.. Сорок два!..»
(В окно.) Тут! Здесь — сорок два! Тут ваш Николай Иванович! Стой, ребята! Тут он!
Детские голоса радостно: «Николай Иванович! Николай Иванович!..»
(В окно.) Сейчас подойдет. (Терехину.) А ну давайте к окну. Живо.
Т е р е х и н. Как же я? Без тапочек-то… Ведь тапочки отобрали.
Г о н ч а р о в (в окно). Сейчас. (Подходит к Терехину.) Держитесь за шею. Ничего. А ну, на полусогнутых, на забинтованных…
Терехин хватается за шею Гончарова и, придерживаясь за спинку стула, перебирается к окну. Высовывается. Слышен радостный детский крик, аплодисменты.
Т е р е х и н (в окно, кивая головой). Да-да!.. Спасибо… Мне хорошо… Спасибо… Уходите… (Эти слова он не кричит, а говорит, причем негромко, так что вряд ли ребята слышат.)
Детские голоса: «Николай Иванович!.. Николай Иванович!.. Три, четыре: вы-здо-рав-ли-вай-те!..»
Спасибо… Спасибо… Уходите! (Кивает головой, шлет воздушный поцелуй и слезает с окна. Без сил садится рядом на стул. По лицу его текут слезы.)
Г о н ч а р о в (в окно, радостно). Мотайте отсюда, ребята! А то нам влетит… (Оглянувшись.) Вот теперь можно окно закрыть. (Закрывает. Видя, что Терехин хочет сам идти на место.) Математика, в скобочки. А то бинты запачкаете. (Обняв Терехина со спины, доводит его до кровати.) Да… Быть учителем — это вещь. (Смотрит через дверь в коридор.) А девица-то все ходит…
Т е р е х и н. А сын?
Г о н ч а р о в. Сидит.
Входит П р о з о р о в, в халате, наброшенном на плечи. Из-под халата виден добротный костюм.
П р о з о р о в (забирая вещи). Ну-с, вот и все. Передавайте, пожалуйста, нашему писателю от меня привет и пожелание здоровья. Я, между прочим, совершенно случайно тут вспомнил, что слушал как-то одну передачу по радио — его рассказ или роман… И очень, знаете ли… Жена даже спросила: «Ты чего, Андрей Андреевич?» А я… Ну, прямо за душу… Передайте, пожалуйста. Пусть знает, что говорит о нем, так сказать, рядовой читатель. Ему будет интересно. (Терехину.) А вам мой совет — не принимайте близко к сердцу… Может быть, все и к лучшему. (Гончарову.) А с вами… Эхма, молодо-зелено… (Протягивает руку.) Миру — мир.
Г о н ч а р о в. Отрезана у меня ручка-то. А левой — еще не привык.
П р о з о р о в. Простите. Не учел. (Обоим.) Ну-с, и не поминайте, как говорится, лихом. (Уходит.)
КоридорВ открытой двери палаты стоит Г о н ч а р о в. В коридоре — К с е н и я И в а н о в н а и М и ш а. Голос Терехина: «Ну, что там?»
Г о н ч а р о в. Вот — профессор идет.
Появляется п р о ф е с с о р, Ксения Ивановна идет ему навстречу, Миша тоже делает несколько шагов.
М и ш а. Как мой папа, профессор?
П р о ф е с с о р. Папа?
К с е н и я И в а н о в н а. Да… вот… Его папа как?
П р о ф е с с о р (улыбнувшись). Ах, его папа? А что — папа… (Еще шире улыбнувшись.) Папа остается папой. (Смеясь, уходит.)
Голос Терехина: «Ну, как? Что сказал профессор?..»
Г о н ч а р о в (сияя). Профессор сказал: папа остается папой!