Утро. Дождь. Киоскер открывает киоск и выкладывает газеты. Под зонтом из отеля «Лебедь» выскакивает Ляля. Подбегает к киоскеру. Здоровается с киоскером — тот почтительно кланяется в ответ и предупредительно подает ей несколько газет. На первой полосе — фотография Максимова в окружении журналистов и заголовок: «Новые успехи Красной Армии. После разгрома Юденича разгром Колчака».
Гостиная. Максимов просматривает советские газеты. Мелькают названия: «Правда», «Известия». Вера штопает чулок. Ляля шифрует очередное донесение.
М а к с и м о в
Л я л я. Интересно, с чем приедет О’Крэди из Лондона?
М а к с и м о в. Думаю, будет покладистей.
Л я л я. А кстати, почему вообще эти переговоры происходят не в Лондоне? Не надо было бы ему никуда ездить.
М а к с и м о в. Меня не пустят в Лондон.
Л я л я. Где сидели?
М а к с и м о в. Ну, где обычно сидят? В тюрьме.
Л я л я. За что?
М а к с и м о в. За дело.
Улыбнувшись, он продолжает:
— Шучу, шучу… Я был политэмигрантом в Лондоне. И сразу же после Октябрьской революции собирался вернуться в Россию. И вдруг получаю по телеграфу назначение — дипломатическим представителем Советского правительства при правительстве Великобритании. Что делать? Вешаю на дверях своей квартиры табличку с надписью: «Русское народное посольство». Сам придумываю себе звание — «русский народный посол» и уведомляю об этом тогдашнего английского мининдела Бальфура. Все прекрасно. Но тут в Москве сажают английского деятеля Брюса Локкарта. Тут уже без шуток, точно — за дело. Заговор Локкарта. Англичане — тотчас же в кутузку меня. В порядке взаимности, так сказать. И просят, чтобы я послал в Москву шифровку с просьбой обменять меня на Локкарта. Я им отвечаю: «Одно из двух, господа. Либо я — представитель Советского правительства, тогда я должен быть на свободе. Либо я арестант, тогда незачем обращаться ко мне с просьбами. Выбирайте». Ну, им приспичило, они выпустили меня, и обмен состоялся. А у них такой порядок: кто у них сидел, того в страну не пускать. Вот бедняга О’Крэди и мотается взад-вперед.
Ясный солнечный день. Улица Лондона. О’Крэди деловым шагом идет примерно тем же маршрутом, что мы уже видели.
На этот раз Лондон без тумана. Погода прояснилась. Дела тоже. Помните, мы говорили о карикатуре на открытке, которую сам Черчилль и подписывает? Что же, проигрывать тоже надо уметь. Пойти навстречу — это вообще выход из положения, когда хлопать дверью бессмысленно. Чего добьешься, хлопнув дверью? Хорошо хлопать дверью, когда это производит впечатление или если есть запасная дверь. Вот Керзон не понимал этого. А Ллойд Джордж учел упомянутый опыт Черчилля с открыткой и, в конце концов, решил пойти навстречу условиям Советского правительства. Так что теперь в портфеле О’Крэди не только открытка, подписанная Черчиллем, но и расширенные полномочия от премьер-министра.
Мастерская кустаря. Максимов и итальянский коммерсант стоя наблюдают, как кустарь необычайно быстро на их глазах вырезает сабо из деревянной заготовки — бруска — специальным кривым ножом, похожим на косу, шарнирно закрепленную одним концом.
М а к с и м о в. Двадцать лир за пару сапог.
И т а л ь я н е ц. Шестьдесят лир, и это мое последнее слово.
М а к с и м о в. Тридцать лир, и мы берем всю партию.
И т а л ь я н е ц. Пятьдесят лир, или мы расстанемся.
М а к с и м о в. Ни по-вашему, ни по-нашему. Сорок лир. По рукам?
Они с размаху бьют по ладоням. Кустарь подает Максимову готовое сабо. Максимов с улыбкой передает ею итальянцу.
М а к с и м о в. На память о сделке.
Гостиная. Максимов диктует Вере:
— «К сожалению, англичане вернули пакет с нашими торговыми предложениями нераспечатанным. Меморандум с мирными предложениями тоже остается пока без ответа. Но валюту на золото согласились поменять, и вопрос об обмене пленными наконец сдвинулся с мертвой точки. Обмен 35 англичан на 10 тысяч русских, судя по всему, состоится.