Когда Мария спустилась, она увидела, как у выхода в сени стояли Ася и незнакомая ей коренастая женщина в чёрном полушубке. Стоило только Марии начать спускаться, как их разговор стих. Стоило охотнику лишь показаться, как глаза женщины блеснули, спустились к полу. Женщина глубоко дышала, тёмные глаза бегали по полу, а руки легли недвижимо вдоль тела; полуоткрытые губы то и дело порывались сказать что-то. «Изумительное начало дня», – подумала Мария. Охотник села на нижнюю ступеньку.
– Я так понимаю, – начала Мария, – Вы жена Николая. Примите мои соболезнования. Мне очень жаль…
– Мне не нужны соболезнования, – как можно сдержаннее сказала вдова, подняв глаза на Марию. Чёрные глаза будто были застеклены, разглядывали со страхом охотника, – я хочу знать, почему ты не спасла моего мужа.
– Понимаете, я не могу следить за каждым работником рудника и не могу быть во всех его местах одновременно. Но в тот раз, как только мы узнали, что Саша и Николай не вернулись, за пять минут я спустилась на четыреста с лишним метров вглубь, но когда я пошла их искать, Николай уже…
– Я не хочу слышать ваших оправданий! – голос вдовы дрогнул, женщина, подняв глаза, поспешно сглотнула слёзы. Ася ненамеренно вжалась в стену. Голос женщины стал совсем беззвучным, слабым. – Почему Вы сразу не согласились нам помочь?
– Мне очень жаль, но вскоре всё будет сделано, обещаю, и тогда отряд изловит и прикончит чудовище.
– Это не вернёт мне…
Мария приподняла голову, её взгляд отпрыгнул в угол, и брови подскочили:
– Вы не хотите слушать ни соболезнований, ни оправданий, ни утешений. Что Вы хотите услышать от меня?
– Не знаю. Не знаю, чего я вообще хотела, приходя сюда, – женщина резко развернулась и стремительно вышла из дома.
– Вера, постойте! – крикнула вслед Ася. Девушка бросила взгляд на охотника. Мария облегчённо выдохнула, встала и зашагала на чердак. Брезгливость тронула Асино лицо, девушка набросила шубу, протолкнула ноги в валенки. – Подождите, Вера!
На чердаке Мария размяла шею, потянулась и упала на правую руку, остановив лицо в сантиметре от пола. Расстёгнутая рубашка облепила мокрую спину, неаккуратные пряди волос закрыли лицо. Мария набрала грудью воздух и начала отжиматься на правой руке. Когда охотник почти выпрямляла руку, она тут же её расслабляла и падала вниз, но стоило её лицу почти коснуться пола, как рука мгновенно каменела, и лицо её замирало вновь в сантиметре от пола, после чего рука быстро распрямлялась, словно пружина.
Через некоторое время Мария замедлилась. Она медленно опускала туловище к полу, напрягала до жжения каждую мышцу руки, а затем также медленно поднималась. Рубашка пропахла кислым потом, жар тела согревал охотника вдали от печной трубы. Рука, плечо и виски пульсировали, били быстро и коротко. Мария сделала около трёх сотен подходов. Когда она сделала четыреста, спину, плечи и таз сковало болью, будто ей вживили лишний позвоночник наперекосяк родному. Когда она сделала четыреста пятьдесят – пальцы окончательно потеряли чувствительность, а локтевой сустав стал неприятно хрустеть и отдавать в плечо. Уши охотника горели, словно калённое железо. Кровь стучала в голове, билась тяжело, намереваясь разорвать виски. Как только Мария сделала пятьсот отжиманий, она вскочила на ноги. Густая кровь схлынула из головы, девушку разбил озноб. В глазах зарябило и задвоилось, земля начала выскользать из-под ног. Мария резко сжала руку. Жгучая боль разнеслась по телу, протрезвила разум, и охотник устояла. Влажная грудь часто вздымалась, всасывая прохладный воздух.
Мария застегнулась, накинула шинель и выбежала из пустого дома на мороз. Пройдя через калитку, Мария свернула налево и пошла. Мария шла, куда ветер её задувал, следовала за своими ногами, щуря глаза от света. Кривые улицы утягивали её в центр города. Порой по дороге ей попадались люди, и Мария, словно никем не замечаемый призрак, обтекала их, обтекала, словно несущественное препятствие, также не замечая, что обходит людей. Охотник шла по грязным протоптанным улочкам, идя вдоль многочисленных следов, не поднимая головы – стоило дороге завернуть, как с ней заворачивала и охотник. Спустя час, может и два, блужданий, когда весь пот впитался в одежду и выветрился, когда ботинки обклеил плотный слой снега, ноги одеревенели от щиплющего холода, здоровая рука едва сгибалась от оледенения, а больная ныла тупой болью, отдающей в локоть, когда сердце уже слабо и устало билось, Мария остановилась и подняла голову.