Читаем Темная Башня. Путеводитель полностью

Когда Алый Король принимает человеческий облик, Ральф видит старика с длинной рыжеватой бородой и волосами такого же цвета, в белых одеяниях. Глаз, поврежденный Ральфом, наполняло «яростное, дробящееся сияние бриллиантов» (БСС). Эта травма, похоже, нисколько не повлияла на остроту зрения Алого Короля, который заперт в Темной Башне: его глаза целы и невредимы. Может, Ральф повредил глаз другому воплощению Алого Короля — Рам Аббале. Черный Тринадцатый, по слухам, тоже глаз Алого Короля. Может, этот хрустальный шар как-то связан с глазом, который Ральф повредил над Дерри.

Аура, которую Ральф видит вокруг Алого Короля, пугающе красного цвета, это цвет воспаления, цвет болезни и боли. Он вновь трансформируется в высокого, красивого мужчину со светлыми волосами. Наконец, превращается во что-то древнее и ужасное: «самое странное существо, которое когда-либо встречалось на уровне краткосрочников» (БСС).

С помощью кровавой ловушки, придуманной Клото и Лахесисом, Ральф заставляет Алого Короля вернуться через ту самую дверь, посредством которой он проник в этот мир. Это одно из череды поражений (уничтожение Таем Маршаллом Большой Комбинации, победа ка-тета в Калье Брин Стерджис, захват Алгул Сьенто), которые сводят Алого Короля с ума, хотя он никогда не отличался крепким психическим здоровьем. Однажды он накрыл ядовитым облаком целый регион в Тандерклепе и убил практически всех, по собственной прихоти. Отсюда и темнота, которая окутывает Алгул Сьенто.

Впервые Роланд узнает об Алом Короле от Сильвии Питтстон в Талле, вскоре о нем говорит и Уолтер. Ка-тет видит граффити с его именем на выезде из Топики. Роланд знает, что Алый Король живет на западе: то ли в Тандерклепе, то ли еще дальше. «Я уверен, он, возможно, хранитель Темной Башни. Может, даже думает, что она принадлежит ему».

Два конфликтующих желания подводят Алого Короля к границе безумия: с одной стороны, хочется обрушить Темную Башню, с другой — подняться на вершину раньше Роланда и убить того, кто живет за последней дверью. В этом он ничуть не отличается от Роланда, но у него нет желания понять, что есть Башня. Алый Король только жаждет опередить Роланда, лишить стрелка того, что тот хочет получить. «Он — та самая собака из какой-то старой басни, которая хочет проследить, чтобы никто не смог воспользоваться сеном, от которого ему нет никакого проку» (ТБ-7).

В какой-то момент и непонятно как Алый Король добавляет свой генетический материал в зародыш Роланда и Сюзанны. Мордред должен стать погибелью Роланда и величайшим Разрушителем, призванным ускорить падение Темной Башни.

Алому Королю принадлежали шесть оставшихся хрустальных шаров Колдовской радуги. Их использование также не могло не повлиять на и без того неустойчивую психику. Флегг говорил Мордреду, что причина безумия его отца — слишком долгое проживание у самой Башни и слишком частые мысли о ней.

Прежде чем покинуть свой замок, Алый Король выстраивает перед собой практически всех своих слуг и заставляет их принять яд. Со слов Фумало и Фимало, Алый Король мог бы убить их во сне, если бы захотел, но вместо этого заставил принять крысиный яд, когда они стояли перед ним. Он сидел на троне из черепов и наблюдал, как они бьются в конвульсиях, корчатся и блюют на полу Зала аудиенций.

Алый Король убивает и себя, проглатывая заостренную ложку, выполняет тем самым древнее пророчество и становится недостижимым для револьверов Роланда: нельзя убить человека, который уже мертв. Прежде чем покинуть замок, Алый Король окружает его барьером смерти, чтобы оставшиеся в живых никуда не ушли и заманивали в ловушку тех, кто по глупости мог забрести в эти края. Сам же Алый Король уселся на самую большую из серых лошадей[298] и умчался в белые земли Эмпатики. Путешествовал он в созданной им же буре. Джо Коллинз почувствовал его приближение и спрятался в подвале.

Алый Король начинает бояться Роланда, если он способен испытывать страх. Успех ка-тета в Девар-Тои означает, что единственный его шанс на победу — захватить Башню или убить Роланда. Оказавшись взаперти на балконе Башни, он в ярости сдирает свое родимое пятно. Если Мордред, на теле которого тоже есть отметина рода Эльда, доберется до Башни, Алый Король сможет вновь войти в нее и подняться на вершину.

На Федеральном аванпосту 19 монитор, который показывает Башню, более не работает. «Думаю, Алому Королю не нравилось, что его снимают», — говорит Заика Билл.

Оказавшись взаперти, Алый Король не может подняться на вершину Башни, но у него достаточно оружия, чтобы не подпустить к Башне Роланда. Револьверы стрелка против Алого Короля бессильны, а вот если они попадут к нему, он может освободиться и завладеть Башней. И если бы такое произошло, этот безумный, мертвый король смог бы править Башней из комнаты на вершине, но в силу своего безумия, скорее, разрушил бы ее, что ему вполне по силам, пусть Лучи в безопасности и начали восстанавливаться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука