– Успокойся, – Алех властно взял за руку, – у нас договор подписан, вот в реестр занесут и у всех умных язык к небу и приклеется. Успокойся, Найри, не стоит оно того. Да и маги не вернутся. Уж поверь мне.
Я осторожно забрала руку. Не стоило мне приходить в дом госпожи Шилли. Не стоило. Я ведь знала, что у них из-за меня проблемы будут. Хорошо знала. Все маги знают. Потому-то я четвертый день в Сарде никого из магов так и не встретила. Те, кому есть куда пойти – подставлять друзей не хотят, а я… мне идти было некуда. Оправдываю себя – мерзко. Я должна была решить все сама, должна была.
Внезапно двуколка остановилась. А затем Алех вдруг развернулся ко мне, обхватил мое лицо ладонями и тихо попросил:
– Посмотри на меня.
Посмотрела. А хотелось глаза отвести, я себя подлой чувствовала. Бессовестной. Мне стыдно было. Стыдно и противно от себя самой.
– Найри, – Алех смотрел с какой-то мрачной решимостью.
Его широкое с правильными чертами лицо казалось сумрачным в наступающем утре, а карие глаза потемневшими, от гнева или от злости, я не знаю.
– Просто выслушай.
Мне не оставалось ничего иного, говорить я сейчас была не в состоянии. А Алех, он тихо произнес:
– Найри, я люблю тебя.
Мое сердце остановилось. Руки безвольно опустились. Плечи поникли, словно удерживая невероятную тяжесть. Я… я была в ужасе.
– Да, я вижу, – странно улыбнулся Алех и язвительно добавил, – ты просто бесконечно счастлива. – А затем с присущей ему решительностью и прямотой: – Знаешь, я не удивлен. Ты очень правильная девочка и никогда не позволила бы себе полюбить кого-либо, зная, что из-за твоих чувств он может пострадать. Я ведь давно люблю тебя, Найрина, ты самая чистая и светлая девушка из всех, кого я знаю, и самая красивая, и самая милая и… Можно долго перечислять, но ты ведь даже не услышишь, ты сейчас просто боишься. За меня. Я потому и не сказал тебе – догадывался, как отреагируешь.
Я почувствовала, как глаза застилают слезы.
Алех грустно улыбнулся, большими пальцами вытер побежавшие по щекам слезинки и продолжил:
– Я сказал только по одной причине – чтобы ты поняла, как дорога мне. Очень дорога. Я ведь жить не могу без тебя, Найри. Я с ума сходил в Ночь Свободы, разыскивая тебя по улицам Сарды. Это Сэм и Герман потом уехали, а я остался и искал тебя. И я не знаю, что было бы со мной, погибни ты, Найрина. И если ты захочешь сбежать, руководствуясь идеей, что нам без тебя безопаснее будет, просто вспомни, что чувствовала, когда исчез Ниран и ты осознаешь, каково мне, при одной мысли, что ты исчезнешь.
И отпустив мое лицо, Алех стегнул лошадей, заставляя их вновь мчаться по улицам просыпающейся столицы. Мне же предстояло осознать услышанное, и это оказалось невероятно тяжело. Безумно тяжело. Тяжело настолько, что я сидела, не в силах распрямить спину, не в силах разглядеть хоть что-то, за пеленой слез. Мне бы очень хотелось уйти, и уйти прямо сейчас, но одна мысль, что я причиню Алеху столько же боли, сколько испытала сама, когда исчез Ниран, лишала сил совершенно. Я понимала, что не в праве так поступать с Алехом. Я не хочу, чтобы он страдал и чувствовал себя совершенно беспомощным, как чувствовала я. И мне вовсе не хотелось, чтобы за каждым скрипом двери ему чудились мои шаги, как мне чудится поступь брата.
– Но мне лучше переехать от вас, – единственное, что я могла сказать.
– Юнной девушке не стоит жить одной, – решительно ответил Алех. – Если тебя что-то смущает, можем переехать мы с братьями, но не ты.
Я промолчала.
– Сможешь переехать, когда начнешь хорошо зарабатывать, – неожиданно сдался старший Шилли. – Над чайной сдаются комнаты, госпожа Виртин очень опрятная, аккуратная и честная хозяйка, а сторож в чайной бывший наемник. Да и тебе до Академии будет ближе.
– Спасибо, – едва слышно произнесла я.
Алех ничего не сказал. Он вел себя спокойно, но я видела, как сильно пальцы сжимали кнут, как держался сам парень – ему тяжело далось это признание. Очень тяжело. И он хотел сказать еще что-то, но сдерживался.
Всю дорогу до чайной мы молчали, а едва подъехали, Алех быстро и резко выдохнул:
– Вечером на площади фейерверк будет, сходим?
За этим предложением что-то другое было, я чувствовала, но не смогла ответить отказом и только кивнула в ответ. Алех улыбнулся, из его движений исчезла нервозность, и, выйдя из двуколки, он протянул руку мне, помогая спуститься. А я… я чувствовала, что совершила ошибку.
Чайная мне не понравилась. Сразу, и с порога. Мне всегда казалось, что чайная это что-то возвышенное, но изображение пышнотелой девушки с улыбкой кусающей плюшку совершенно не вязалось с моим внутренним представлением.
– Алех, – я вновь оглядела вывеску, – это можно убрать?
– Новая вывеска, – доставая ключи, ответил он, – и месяца не прошло, как повесили.
Я отошла на дорогу, разглядывая здание со стороны. Это был типичный каменный трехэтажный дом центра города, где наверху располагались доходные комнаты, на первом этаже все пространство занимала странная, на мой взгляд чайная.
– Иди сюда, – Алех подошел, взял за руку и повел вверх по улице. – Смотри.