– У меня есть дела в городе, – уклончиво ответил Филипп, и на мгновение Габриэль подумала, что попросту успела надоесть ему за эти три долгих дня; подумала – и закусила губу, радуясь, что он не может видеть ее лица. – Но я бы прогулялся вечером к Собору. Чем черт не шутит, может, нарвемся на второй раунд с местным населением.
Она все еще смеялась, когда парк закончился, и перед ними открылась аллея, ведущая к центру.
– Подожди здесь, – слова МакГрегора прозвучали приказом, и Габриэль осталась на месте, вновь поразившись тому, что слушает его беспрекословно. Что-то было в нем такое, что вызывало желание делать так, как он скажет; какой-то властный, обычно присущий военным, авторитет, уверенность, что другие не могут не выполнить приказа… отчасти это раздражало, напоминая о другом человеке с такой же манерой.
О
За оградой парка Филиппа дожидались трое мужчин все в тех же байкерских «цветах»: двое имели холодную скандинавскую внешность, один был больше похож на итальянца или испанца. Этот южанин и заговорил первым.
С такого расстояния она не могла слышать слов, но ей вполне хватило выражений лиц – суровые, злые, обвиняющие. Состояние Филиппа можно было понять лишь по обращенной к ней спине, напряженной и прямой. Злой спине, если так вообще можно было сказать.
МакГрегор вскинул голову и что-то ответил – дерзкое, судя по тому, как вытянулись лица остальных. Тот, что был похож на испанца, сделал шаг вперед, выводя руку из-за спины, но ничего толком предпринять не успел. Филиппу хватило одного скользящего движения, чтобы оказаться у него за спиной и заломить руку, сжимающую нож. Лезвие серебристой рыбкой нырнуло в траву, посеревший от боли парень рухнул на колени.
Носком ботинка отбросив нож, Филипп выпустил руку жертвы, брезгливо и демонстративно отряхнул ладони и сказал своим собеседникам еще что-то, от чего их лица закаменели. Затем развернулся и пошел назад.
Трое остались стоять, где стояли.
Назад он шел
– Ваше сиятельство, вы слишком ослепительны для простого берлинского парка. Боюсь, простые бюргеры не в силах оценить подобного великолепия, – не удержавшись, съязвила Габриэль.
– Думаешь? – В его глазах мелькнуло удивление.
– Уверена, – с этими словами она наклонилась, захватила пригоршню золотых листьев, облетевших с ближайшего клена, и щедро осыпала ими не ожидающую подвоха жертву.
– Нечестно, – мрачно констатировал Филипп, вытряхивая из-за шиворота дары осенней природы. – Ты застала меня врасплох.
– На то и был расчет. – Габриэль пируэтом увернулась от попытки мести и рассмеялась, вновь оказавшись рядом с Филиппом.
Он шутливо взъерошил ее волосы, извлекая из прически заблудившийся осенний лист, и Габриэль замерла: неожиданное прикосновение отозвалось волной сладкой дрожи во всем теле. Она стиснула зубы, прогоняя опасное ощущение.
МакГрегор ничего не заметил; просто разжал пальцы, стряхивая на тротуар алый кленовый листок.
– Мне надо идти.
– Не опасно? – Она бросила настороженный взгляд в сторону трех байкеров, которые по-прежнему стояли у входа.
– У меня есть охрана, – он небрежно кивнул в сторону тройки. – Они.
– Но… это же… – Габриэль запнулась.
– Ангелы-хранители. – Филипп на мгновение приложил палец к губам, словно прося ее сохранять молчание. – Они не нападали, просто пытались доказать, что могут меня защитить. Не могут, но они не отвяжутся просто так, так что можешь считать, что я с охраной.
Смешинки, пляшущие в его серых глазах, ясно показывали, что иных объяснений она не дождется.
– Хорошо, – сдалась Габриэль.
– Вообще Стефан мог бы раскошелиться и на что-нибудь поприличнее. – Молодой парень с буйной копной слегка вьющихся темных волос выглянул из окна и придирчиво осмотрел площадку перед гостиницей. По брусчатке вальяжно шествовал рыжий откормленный кот; парень проводил животное заинтересованным взглядом, и в его теплых карих глазах заплясали смешинки. – И сколько отсюда, интересно, пилить до площадки Октоберфеста?…