Сущность, стоящая по ту сторону зеркала, была слепа; ее стихией была земля, ее природой – застрявший на земном плане неупокоенный дух; Ферле знал это, но не мог отследить природу этого знания. Он всегда увлекался оккультизмом, его любимым развлечением было строить из себя посвященного, играть с силами, в существовании которых он вовсе не был уверен… но сейчас – реальность происходящего невозможно было отрицать. Все то, о чем он раньше лишь читал и говорил, встало перед глазами скрижалями Завета, и бежать было уже некуда.
Страха почему-то не было, как будто Даниэль враз потерял способность испытывать ужас; было – любопытство, а еще – знание,
Со стороны зеркала пришла какая-то эмоция, больше всего похожая на безмолвное, покорное согласие; Даниэль с трудом вдохнул – и отражение вернулось, вновь став его привычным, знакомым лицом.
Ферле медленно поднял руку и провел пальцами по зеркалу, слегка царапая стекло кончиками тщательно подпиленных ногтей.
Разбитый участок вновь был на месте…
…Даниэль с трудом вздохнул, заново переживая давящий ужас того страшного дня. К этому было невозможно привыкнуть; он никогда не знал,
Что из происходящего стало его собственным выбором?… Что было – чужим?…
Резко отвернувшись от зеркала, Ферле нашел взглядом карту Дурака в рассыпанной по столу колоде – и с этой картой пришли образы, без которых он вполне бы мог обойтись. Чужие, заимствованные; вроде бы принадлежащие ему – но вместе с тем и навеянные чьей-то чужой волей…
На карте были птицы и звери, дары у подножия горы – любовь, изобилие, счастье, которое не способен был увидеть Дурак… и алые ленты судьбы и предназначения, которыми раскинувшую руки у края утеса фигуру увили птицы. Ленты не могли удержать на краю – и не значили ничего в глазах безумца.