Темная история

В голосе отца звучал искренний интерес, приправленный легкой печалью, и Филипп нехотя поежился, не желая рассказывать о сегодняшнем событии, но уже зная, что минуты позора не избежать. Да кто из Ангелов вообще был способен отодвинуть от себя бросившуюся им на шею девушку?…

Правильно, никто. Один уникум нашелся на всю отцовскую свору, и этим нерешительным, слишком много размышляющим идиотом оказался именно он. И сейчас ему предстоит в этом признаться. Замечательно.

Филипп прикрыл глаза ладонью и, словно во сне, услышал негромкие, искренние слова Бруно. Слова, приправленные какой-то давней, доселе невысказанной болью:

– Знаешь, сынок, шанс – он ведь только один раз дается, больше боги не дают человеку подобного дара. И, если ты этого хочешь, рискни. Удача любит смелых.

– Я не верю в удачу, – он возразил, уже зная, что аргумент слишком слаб, чтобы всерьез впечатлить отца.

– Ты шотландец. Бог, удача и судьба – одно, сынок. Не стоит бояться. И не стоит думать, что ты знаешь все варианты… жизни еще найдется чем тебя удивить, поверь.

Они смотрели друг на друга в молчаливом понимании, приправленном теплым взаимным чувством: шотландский волчонок, за шкирку выуженный из ямы, и берлинский байкер, способный дать фору всем философам прошлого.

Наконец, Филипп поднялся с ковра и по-простому, как в детстве, спросил:

– Пап, я у тебя переночую?

– Конечно. А утром будет новый день. – Старый байкер хулигански подмигнул, враз становясь похожим на себя, молодого и МакГрегор широко улыбнулся в ответ.

У них будет вся ночь – целая ночь, чтобы, как в детстве, рассказать отцу обо всем, что его тревожит, и Филипп был рад, что в целом свете нашелся хоть один человек, кому он мог поведать о подтачивающем уверенность в себе испытании Аржент'e, об угрозах Ферле и намеках Вайлахера; признаться, что он уже не мыслит себе жизни без своего полуденного духа, опасного и до крайности своевольного, как все демоны, способные являться днем; рассказать, как он боится и одновременно желает сделать уже предугаданный ею шаг.

И никому другому он не мог рассказать об опасности, все ближе подкрадывающейся к ним обоим. Опасности, природу которой он так и не смог угадать.

* * *

В ночных улицах и освещенном фонарями безмолвии было свое умиротворение, и, сложись события чуть по-иному, Габриэль вполне могла бы прошататься по ночному Берлину до рассвета.

Но ощущение слежки, появившееся вскоре после выхода из кафе, никак не оставляло, и Габриэль немедленно прониклась шпионским духом, нарочито петляя и сворачивая в странные тупиковые переулки, чтобы высмотреть того, кому внезапно приспичило стать ее тенью. Она не чувствовала потусторонней угрозы, как это было в Лондоне, и уже одно это превращало загадочную слежку в подобие увлекательной игры. В самом деле, что могло ей грозить – в Берлине?…

Преследователь никак не желал попадаться на ее уловки, и разочарованная Габриэль вскоре бросила попытки, по-простому свернув на Александерплац, чтобы прогуляться по прямой, освещенной, усеянной камерами главной улице Берлина. Здесь опасности можно было не ждать – и именно поэтому у нее захолонуло сердце, когда из-за памятника Фридриху выступил объемный силуэт.

– Да уж, заставила ты меня побегать, – ворчливо сообщил растрепанный полноватый парень в кожаной куртке и джинсах. Габриэль, в первый миг не на шутку встревожившейся, хватило пары секунд, чтобы опознать «цвета» на его куртке. Она раздраженно вздохнула и обогнула парня по дуге:

– Да сколько вас в Берлине, ребята?…

– Много, – мирно откликнулся парень, разворачиваясь и без особых усилий попадая ей в шаг. Они были почти одного роста, и, точно так же, как и от Филиппа, от него не исходило никакой угрозы. – Не надо так быстро идти, я уже достаточно набегался, при моей комплекции это, пожалуй, вредно.

Габриэль не сдержала смешка и, смилостивившись, замедлила шаг. Над их головами раскинули свои кроны старые липы; луна скрылась за облаками, и воздух отчетливо пах сыростью и вероятным дождем.

– Тебя послал Филипп? – Вопрос, который должен был прозвучать равнодушно и мрачно, вышел полным надежды, и она тут же возненавидела себя за столь явно показанные чувства.

– Угу, – без особого выражения хмыкнул парень, ковырнув ботинком брусчатку и одобрительно кивнув, словно мастерство неведомых каменщиков вполне отвечало его ожиданиям. – Меня зовут Вальтер. Твое имя я знаю – Габриэль.

Она остановилась и развернулась к нему.

– Вальтер? Так это тебе он оставил ключи от дома?

– Верно. – Он не сдержал удивления ее информированностью. – Ты там была?…

– Да. Тем утром. – Признаваться, зная, что ей не за что стыдиться, было легко. Особенно после того, что произошло у Собора.

– Ух ты, – неразборчиво и непонятно выразился Вальтер, зацепив пальцем карман куртки. – Вот это поворот.

– Что такое?… – Габриэль нахмурилась, скрестив руки на груди. – Я просто ночевала у него в доме, ничего такого.

– Да знаю я, – хмыкнул растрепанный Ангел, против всяких ожиданий сразу и безоговорочно поверив в ее слова. – Фил не стал бы…