Темная история

– Нельзя, как бы ни хотелось, – с сожалением отзывается Дэн. – Карты – для других. Не для себя. Нельзя гадать себе…

– Давай я вытащу тебе? – предлагаю, протягивая руку к запретной колоде. Интересно, он опять не даст мне дотронуться?

– Давай, – с легкой улыбкой соглашается он, опустив глаза.

Беру колоду, тасую, не глядя. Мои движения не так аккуратны, но это и понятно, у меня за плечами нет многолетнего стажа игры в покер. Резко переворачиваю первую карту – и вскрикиваю, порезав палец об ее острый край. Не подумав, по детской привычке сую окровавленный палец в рот.

Дэн с неподдельным удивлением смотрит на заляпанную кровью карту. Я поспешно опускаю порезанный палец и открываю было рот, чтобы извиниться, но потом смотрю, что же именно вытащила.

Тот же шестой Аркан. «Влюбленные».

Разговоры – на грани фола, вызов – вместо смеха, дружба – вместо любви, и вот нам вновь выпали одни и те же карты в раскладе Фатума. Дэн, чертов фокусник, как это возможно?

– Наверное, мне тоже повезет в любви, – слегка фальшиво радуется Дэн, пристально глядя на меня.

– Будем надеяться, – растерянно говорю я, все еще пытаясь понять, как я умудрилась вытащить ту же карту. Учусь, скоро тоже начну фокусы показывать. – Извини, я тебе испачкала карты.

– Только одну, – отмахивается Дэн, переводя взгляд с меня лежащую на столе карту. – И то мы ее уже два раза вытащили сегодня. Можно сказать, она свое назначение выполнила.

Порезанный палец напоминает о себе резкой болью. Я морщусь, смотря, как длинные ловкие пальцы Дэна собирают карты в коробку. Окровавленный Шестой Аркан ложится сверху, и затем наш сеанс чудес накрывается черной крышкой коробки от Таро.

Почему-то я ощущаю необходимость завершить на этом вечер воспоминаний. Поднимаюсь с дивана, натыкаюсь на понимающий взгляд Дэна.

– Спасибо за компанию, – мягко говорит мой невероятный друг.

– Я была очень рада тебя увидеть, правда. – Мы крепко обнимаемся на прощанье, он ловким жестом засовывает мне в карман куртки свою визитку и подмигивает: – Звони, если почувствуешь, что тебе это нужно. Я всегда рядом.

– Всегда был и всегда будешь. – Иду к выходу, и на глаза невольно наворачиваются слезы. Как он всегда умудряется сказать именно то, что может пробрать меня до глубины души? Он опять выиграл в негласном состязании, за ним – последнее слово и последняя эмоция.

Я резко останавливаюсь на пороге.

Поворачиваюсь, решительно иду к нашему столику, игнорируя вопросительный взгляд Дэна. Опускаю ладони на стол, наклоняюсь и крепко целую его в губы.

Наградой мне – ошарашенный взгляд и медленно расползающаяся по его лицу ухмылка, придающая его тонкому серьезному лицу черты инкуба. Я не улыбаюсь в ответ.

И теперь я точно знаю еще одно: нет, мне не нужен первый попавшийся человек, мои чувства – не простое опьянение свободой выпущенного на волю узника.

Мне не нужен кто угодно. Мне вообще никто не нужен – кроме хмурого драчливого шотландца, притягивающего неприятности, подобно живому магниту.

Вот теперь можно уходить.

Я выхожу в ночь, жадно хватая ртом холодный воздух, и резко останавливаюсь. Перед глазами у меня колода Дэна – и карта, окропленная кровью. Этой карты не было в сегодняшнем гадании; цветы, солнце и желтый яркий свет, заливающий искривленное дерево… не сразу понимаешь, что эти отблески света принадлежат не солнцу, но Огню, в котором готовится сгореть Феникс. Сгореть, чтобы переродиться. Умереть.

Это карта Смерти.

Я резко встряхиваю головой, чтобы прогнать прочь все колдовство сегодняшнего вечера. Чушь, ерунда. Совпадение, которому было место рядом с Дэном, но нет места рядом со мной.

Это все позади. В прошлом.

Больше никогда.

* * *

Дом Бруно Хорста находился в пригороде Берлина; приемный отец Филиппа терпеть не мог шум мегаполиса – мнение, которое большинство его подчиненных считало просто какой-то удивительной причудой вожака.

В последние годы МакГрегор был здесь нечастым гостем, но при виде старого дома с давно требующей стрижки живой изгородью сердце омыла теплая волна приязни. Ему было радостно и одновременно горько видеть дом, где он рос, пусть им обоим и не часто доводилось менять свою цыганскую жизнь на оседлое существование пригорода.

С возрастом Бруно проводил все больше времени в своем старом доме, но Филипп знал, что отец, не задумываясь, может сорваться с места в любой показавшийся ему достойным приключения момент.

Странным образом эта черта роднила его с Габриэль, оставляя Филиппа далеко за гранью непринужденной легкости их обоих. Сейчас он об этом не сожалел: быть может, Бруно, странник по натуре, человек, любящий жизнь со страстью, которую обычно отдавали женщинам, способен хотя бы понять, что связывало МакГрегора с этой девушкой?… Подсказать, что делать – теперь, когда любой шаг назад был чреват окончательным разрывом, а идти вперед было попросту невозможно?…

Филипп заглушил мотор мотоцикла у ворот дома; слез, чтобы открыть по старинке запертые на замок ворота, – и невольно оглянулся через плечо, ощутив чей-то чужой взгляд позади. Недобрый, опасный взгляд.