Темная материя

Я успеваю остановить дверь до того, как она захлопнется, и поднимаюсь по лестнице на четвертый этаж.

Дверь Дэниелы в самом конце коридора.

Стучу. Жду.

Ответа нет.

Выхожу в вестибюль, раздумывая, что делать дальше. Ждать здесь ее возвращения? А если ее нет в городе? И что она подумает, если, вернувшись в квартиру, увидит меня болтающимся у дома, как какого-нибудь маньяка?

Подходя к выходу, замечаю доску объявлений, сплошь покрытую листочками – тут и извещения об открытии художественных галерей, и объявления о предстоящих книжных чтениях, и уведомления о поэтических состязаниях.

В глаза бросается самый большой флаер, помещенный в центре доски. Это даже не простая листовка, а афиша с рекламой выставки Дэниелы Варгас в галерее под названием «ШАРМ».

Я останавливаюсь, отыскиваю дату открытия.

Пятница, 2 октября.

Сегодня.

* * *

Выхожу на улицу – снова дождь.

Останавливаю такси.

Галерея находится в десятке кварталов от дома, и к тому моменту, когда мы выезжаем на Деймен-авеню, нервы у меня уже натянуты до предела.

Я выхожу из машины и присоединяюсь к хипстерского вида толпе, марширующей под холодным моросящим дождем.

«ШАРМ» размещается в здании бывшей фасовочно-упаковочной фабрики, превращенном ныне в художественную галерею, и очередь желающих попасть внутрь разрослась на полквартала.

Ожидание растягивается до сорока пяти минут, после чего я, несчастный и продрогший под дождем, плачу пятнадцать долларов за входной билет и вместе с группой из десяти человек вхожу в вестибюль. На круговой стене выложены гигантские, в стиле граффити, буквы, составляющие имя и фамилию Дэниелы.

За те пятнадцать лет, что мы вместе, я побывал на многих ее выставках, но никогда не испытывал ничего подобного.

Из скрытой в стене двери выходит худощавый, с бородкой мужчина.

Свет меркнет.

– Я – Стив Конколи, – представляется он, – продюсер того, что вы пришли посмотреть. – Он отрывает пластиковый пакет от диспенсера у двери. – Телефоны складываем в мешочек. Вам вернут их на выходе.

Пакет идет по кругу, наполняясь мобильниками.

– Несколько слов о том, что вы увидите в следующие десять минут вашей жизни. – Художник просит оставить на потом интеллектуальные интерпретации и постараться принять инсталляцию эмоционально. – Добро пожаловать на «Сплетение»!

Конколи забирает пакет с телефонами и открывает дверь.

Я вхожу последним.

В первые секунды мы сбиваемся в кучку в темном, ограниченном пространстве. Дверь захлопывается с гулким эхом, разбегающимся по просторному, напоминающему склад помещению, и все погружается во мрак.

Где-то вверху появляются тусклые пятнышки света.

Звезды.

Выглядят они поразительно настоящими и как будто тлеют. Одни близко, другие далеко, и каждые несколько секунд та или другая срывается и пронзает пустоту, оставляя мерцающий след.

И вот я уже вижу то, что лежит впереди.

– Господи!.. – выдыхает кто-то в нашей группе.

Это лабиринт, построенный из плексигласа и тянущийся, благодаря какому-то визуальному эффекту, в бесконечность под вселенной звезд.

Через панели пробегает волнистая рябь света.

Наша группа нестройно движется вперед.

Входов в лабиринт пять, и я стою у центрального, смотрю, как другие расходятся по разным дорожкам.

Мое внимание привлекает какой-то негромкий звук. Это не столько музыка, сколько белый шум, что-то вроде телевизионных помех – глубокое, ровное шипение.

Выбрав вход, я вступаю в лабиринт. Транспарентность исчезает.

Плексиглас залит почти слепящим светом. Свет повсюду, даже под ногами.

Проходит минута, и на некоторых панелях возникает ряд закольцованных образов.

Рождение – кричащий ребенок, плачущая от счастья мать.

Осужденный на смерть дрыгает ногами и дергается в петле.

Метель.

Океан.

Расстилающийся пустынный пейзаж.

Я иду дальше.

Попадаю в тупики.

В слепые повороты.

Видеоряд на панелях ускоряется.

Смятые останки разбитой вдребезги машины.

Любовники, слившиеся в пароксизме страсти.

Больничный коридор, медсестры и врачи, показанные глазами больного, которого везут куда-то на каталке.

Крест.

Будда.

Пентаграмма.

Символ мира.

Ядерный взрыв.

Свет гаснет.

Звезды возвращаются.

Я снова смотрю через плексиглас, только теперь через какой-то цифровой фильтр – статика, роящиеся насекомые и падающий снег, – отчего мои спутники в лабиринте напоминают силуэты, бредущие по бесконечной пустоши.

И вопреки смятению и страху последних двадцати четырех часов, а может быть, именно из-за всего пережитого, то, что я вижу в этот момент, прорывается ко мне и бьет в полную силу.

Я смотрю на других в лабиринте, и у меня такое чувство, что мы не только не в одном помещении, но даже и не в одном пространстве.

Мы в разных, разъединенных мирах и движемся каждый в своем направлении.