Темная материя

Смотрю в заполненное огоньками окно. Спрашиваю:

– Насколько хорошо вы двое меня знаете?

Оба, похоже, слегка встрепенулись.

Дэниела кладет трубку на стол и, подтянув колени к груди, поворачивается ко мне.

Райан открывает глаза. Выпрямляется.

– Ты что имеешь в виду? – спрашивает моя жена.

– Вы мне доверяете?

Она наклоняется, тянется ко мне и касается моей руки. Словно удар током.

– Конечно, дорогой.

– Даже когда мы не общались, – говорит Холдер, – я всегда уважал тебя за честность и прямоту.

– Всё в порядке? – озабоченно спрашивает Дэниела.

Я знаю, что делать этого нельзя. Ни в коем случае.

Но делаю.

– Чисто гипотетически. Ученый, преподаватель физики. Живет здесь, в Чикаго. Он не так успешен, как всегда мечтал, но он счастлив, почти всем доволен и женат… – Я смотрю на Дэниелу и вспоминаю слова Райана, сказанные им в галерее. – На женщине своей мечты. У них есть сын. У них все хорошо. Однажды вечером этот человек идет в бар повидаться со старым другом, приятелем по колледжу, недавно получившим престижную награду. И на обратном пути с ним что-то случается. Он не попадает домой. Его похищают. Дело темное, но когда он наконец приходит в себя, то оказывается в некоей лаборатории в Южном Чикаго и обнаруживает, что все изменилось. Дом – другой. Он больше не учитель. И больше не женат на той женщине.

– Так он думает, что все изменилось, или все действительно изменилось? – спрашивает Дэниела. – Что именно ты хочешь сказать?

– Я говорю, что, с его точки зрения, этот мир – уже не его мир.

– У него опухоль мозга, – говорит Райан.

Я смотрю на своего старого друга.

– Магнитно-резонансная томография этого не подтверждает.

– Тогда… может быть, его разыгрывают. Устраивают такой спектакль, в котором предусмотрена каждая мелочь. Я как-то видел такое в кино.

– В доме все по-другому, все не так, как было, хотя прошло лишь восемь часов. И дело не только в том, что на стенах другие картины. Там новая техника. Новая мебель. Даже выключатели перенесены. Такой сложный розыгрыш никто устраивать не станет. Да и зачем? В чем смысл? Он ведь обычный человек. Зачем кому-то так стараться?

– Ну, тогда он просто рехнулся, – заключает Холдер.

– Я не сумасшедший.

В комнате повисает тишина.

Дэниела берет меня за руку.

– Что ты пытаешься нам сказать?

Я смотрю на нее.

– Сегодня в галерее ты упомянула, что толчком к твоей инсталляции послужил наш с тобой разговор.

– Ну да.

– Можешь рассказать мне об этом разговоре?

– А ты не помнишь?

– Ни слова.

– Такого не может быть.

– Пожалуйста, Дэниела.

Пауза. Жена долго всматривается в мои глаза, словно ищет в них подтверждение тому, что я не шучу, потом говорит:

– Думаю, это было весной. Мы не виделись довольно долго и не разговаривали по-настоящему с тех пор, как много лет назад каждый пошел своим, отдельным путем. Я, конечно, не выпускала тебя из виду, следила за твоими успехами и всегда гордилась тобой. В общем, однажды вечером ты пришел ко мне в студию. Без предупреждения, ни с того ни с сего. Сказал, что в последнее время часто думаешь обо мне. Я решила было, что ты просто пытаешься закадрить меня, раздуть старый огонек, но потом поняла, что дело в чем-то другом. Ты серьезно ничего не помнишь?

– Совершенно. Как будто меня здесь и не было вовсе.

– Мы заговорили о твоих исследованиях, о твоем участии в некоем секретном проекте, и ты сказал – я хорошо это помню, – что, возможно, видишь меня в последний раз. И тогда я поняла, что ты пришел не кадрить меня, а попрощаться. Потом ты говорил, что жизнь – это решения, которые мы принимаем, череда выборов, которые мы делаем каждый день, и что ты в нескольких случаях сделал неверный выбор, а самый главный неправильный выбор – в отношении меня. Все было очень эмоционально. В конце концов ты ушел, и я ничего не слышала о тебе до сегодняшнего дня. А теперь у меня вопрос к тебе.

– Спрашивай. – В голове у меня туман после выпивки и «травки», и когда я пытаюсь разобраться в том, что она говорит, меня слегка качает.

– Первое, о чем ты спросил меня сегодня в галерее, знаю ли я, где Чарли. Кто это?

Мне многое нравится в Дэниеле и едва ли не больше всего искренность. Она так устроена, что ее сердце напрямую соединено с языком. Что чувствует, то и говорит – откровенно и бесхитростно, простодушно. Никаких фильтров, никакой самоцензуры. Она никогда не руководствуется расчетом, собственной выгодой.

Вот почему теперь, когда я смотрю ей в глаза и понимаю, что Дэниела нисколько не лукавит, сердце разве что не разрывается пополам.

– Не важно, – отвечаю я.

– Конечно, важно. Мы не виделись полтора года, и ты первым делом спросил меня о том, что не важно?

Я допиваю то, что оставалось в стакане. Разжевываю с хрустом тающий кубик льда.

– Чарли – наш сын.

Дэниела бледнеет.

– Подождите-ка, – резко вступает Райан. – Я думал, мы здесь просто треплемся по пьяной лавочке. Так это что? – Он смотрит на Дэниелу, потом на меня. – Шутка?

– Нет.

– У нас нет никакого сына, и тебе это прекрасно известно, – говорит Дэниела. – Мы не были вместе пятнадцать лет. И это, Джейсон, ты тоже прекрасно знаешь.