Аманда находит в темноте мою руку и кладет ее себе на талию. А потом поворачивается ко мне.
– Ты лучше, чем он. Лучше как человек.
– Он? Кто? – не сразу понимаю я.
– Тот Джейсон, которого я знала.
– Надеюсь. Господи… – Я улыбаюсь – шутка. Аманда смотрит на меня своими полуночными глазами. В последнее время мы часто смотрели друг на друга, но сегодня в ее взгляде заметно что-то другое.
Связь. И эта связь крепнет день ото дня.
Мы сделаем это, если я придвинусь хотя бы на дюйм.
Это не вопрос.
И если б я поцеловал ее, если б мы переспали, может быть, потом я винил бы себя и сожалел о содеянном, а может быть, понял бы, что могу быть счастлив и с ней.
Какой-то другой я наверняка целует ее в этот миг.
Какой-то другой я знает ответ.
Какой-то другой, но не я.
– Если хочешь, чтобы я вернулась туда, ты только скажи, – говорит Аманда.
– Я не хочу, но так нужно.
ОСТАЛОСЬ АМПУЛ: 24
Вчера я видел себя в кампусе Лейкмонта, в мире, где Дэниела умерла – как говорилось в некрологе, который я нашел на сайте публичной библиотеки, – в возрасте тридцати трех лет от рака мозга.
В Чикаго сегодня чудесный день. В этом мире Джейсон Дессен погиб два года назад в автомобильной аварии.
Я вхожу в художественную галерею в Бактауне, стараясь не смотреть на уткнувшуюся в книгу женщину за стойкой. Смотрю на стены, увешанные картинами, главная тема которых – почти исключительно озеро Мичиган.
Представленное во всех временах года.
Во всей цветовой гамме.
Утром, днем и вечером.
– Если что-то понадобится, дайте знать, – не поднимая головы, говорит женщина за стойкой.
– Художник – вы? – уточняю я.
Дама отодвигает книгу и выходит из-за стойки.
Идет ко мне.
Последний раз я видел Дэниелу так близко в тот вечер, когда помог ей умереть.
Выглядит она потрясающе – в облегающих джинсах и черной, заляпанной акриловой краской футболке.
– Да, я. Дэниела Варгас.
Меня она явно не знает. Не узнает. Наверное, в этом мире мы так и не встретились.
– Джейсон Дессен.
Женщина протягивает мне руку. Я пожимаю. Рука знакомая – немного шершавая, крепкая, рабочая. Рука художника. На ногтях краска. Я еще помню, как эти пальцы пробегали по моей спине.
– Прекрасные работы.
– Спасибо.
– Мне нравится ваша увлеченность одной темой.
– Писать озеро я начала три года назад. Оно такое разное в разные времена года. – Дэниела показывает на картину, около которой мы стоим. – Это одна из первых моих попыток. Вид с Джунуэй-Бич в августе. В конце лета, в ясные дни, вода приобретает такой светящийся зеленовато-синий оттенок. Почти тропический. – Она проходит дальше. – А в октябре бывают такие вот дни – сумрачные, облачные, и тогда вода окрашивается серым. Мне это нравится, потому что вода и небо почти неразличимы.
– А какое время года вам нравится больше всего? – спрашиваю я.
– Зима.
– Правда?
– Она самая разнообразная, и восходы зимой такие эффектные… В прошлом году, когда озеро замерзло, у меня получилось несколько лучших картин.
– А как вы работаете? На пленэре или…
– В основном с фотографий. Иногда, летом, ставлю мольберт на берегу, но больше всего мне нравится работать в студии, так что где-то еще я пишу редко.
Разговор застопоривается. Дэниела бросает взгляд на стойку. Наверное, хочет вернуться к книге.
Она оценила мой наряд – линялые джинсы из благотворительного магазина и потрепанную клетчатую рубашку – и пришла к выводу, что покупать я, очевидно, ничего не стану.
– Галерея ваша? – спрашиваю я, хотя и знаю уже ответ.
Просто хочу послушать ее.
Продлить этот миг, насколько возможно.
– Вообще-то, она кооперативная, но поскольку в этом месяце выставлены мои работы, то и командую здесь я.
Художница улыбается.
Вежливо. Не более того.
И отходит от меня.
– Если я могу еще чем-то…
– Думаю, вы очень талантливы.
– Вы очень любезны. Спасибо.
– У меня жена художница.
– Местная?
– Да.
– А как ее зовут?
– Э… вы вряд ли ее знаете, да и мы больше не вместе, так что…
– Жаль.
Я опускаю руку, трогаю растрепанную нитку, которая все еще, несмотря ни на что, держится на моем безымянном пальце.
– Дело не в том, что мы не вместе. Просто…
Я не договариваю – хочу, чтобы Дэниела сама попросила договорить.
Проявила чуточку интереса, перестала смотреть на меня как на чужака, потому что мы не чужаки.
Возможно ли, чтобы нечто столь могучее в одном мире не просочилось так или иначе в другой?
Я смотрю Дэниеле в глаза, но ни любви, ни узнавания, ни любопытства в них не вижу.
Ей всего лишь немного не по себе.
Она ждет и хочет, чтобы я ушел.
– Не желаете чашечку кофе? – предлагаю я.
Дэниела улыбается. Ей уже определенно некомфортно.
– После того как вы закончите, конечно.
Если она согласится, Аманда меня убьет. Я уже пропустил встречу с ней в отеле. Мы намеревались вернуться в куб сегодня, после полудня.
Но соглашаться Дэниела не собирается.