Темная половина

В тот день Генри не поцеловал Мэри Лу, однако и не ушел, не сказав ни единого слова, как вполне мог бы сделать. Он остался, он терпел ее ярость и ждал, когда та утихнет и превратится в замкнутое молчание, столь хорошо ему знакомое. Он давно уяснил, что она не делилась своими печалями и даже их не обсуждала. Это были ее печали. Свои лучшие танцы Мэри Лу всегда танцевала одна.

Наконец они прошли через поле и еще раз взглянули на игровой домик, где три года назад умерла Эвелин. Это было не ахти какое прощание, но лучше они все равно не смогли бы. Генри чувствовал, что и так тоже неплохо.

Он положил маленьких бумажных балеринок Эвелин в высокую траву у разрушенной веранды, зная, что скоро их унесет ветер. А потом они с Мэри Лу в последний раз вместе покинули старое место. Это было нехорошо, но нормально. Вполне нормально. Генри был не из тех, кто верит в счастливые развязки. И только поэтому был так спокоен.

Тадеус Бомонт. Стремительные танцоры

Сны человека — его настоящие сны, а не галлюцинации в сновидениях, которые приходят или не приходят по собственной прихоти, — кончаются в разное время. Сон Тэда Бомонта о Джордже Старке закончился в четверть десятого, в тот самый вечер, когда психопомпы унесли его темную половину в неизвестную даль, в место, которое было ему определено. Сон закончился вместе с черным «торонадо», с этим тарантулом, в котором они с Джорджем всегда подъезжали к летнему дому в повторяющемся кошмаре Тэда.

Лиз с близнецами стояла на самом верху, где подъездная дорожка сливалась с Лейк-лейн. Тэд с Аланом стояли у черной машины Старка, только теперь машина была не черной, а серой от птичьего помета.

Алану не хотелось смотреть на дом, но он не мог оторвать от него глаз. Дом превратился в руины. Восточная сторона — где находился кабинет — приняла на себя главный удар, но дом был разрушен практически весь. Повсюду зияли огромные дыры. Перила свисали с террасы над озером, словно шаткая деревянная лестница. Дом окружали громадные кучи мертвых птиц. Они громоздились на крыше; они забили все водостоки. Взошла луна. Ее свет отражался в рассыпанных осколках стекла, и все как будто искрилось звенящим серебром. Те же самые серебристые блики мерцали в остекленевших глазах мертвых воробьев.

— Вы точно не возражаете? — спросил Тэд.

Алан кивнул.

— Я спрашиваю, потому что это уничтожит все улики.

Алан резко рассмеялся.

— А кто-то поверил бы в то, что они подтверждают?

— Наверное, нет. — Тэд помолчал и добавил: — Знаете, было время, когда мне казалось, что вы вроде как даже неплохо ко мне относитесь. А теперь я этого больше не чувствую. Вообще. И мне непонятно… Вы считаете, что это я виноват… в том, что случилось?

— Да мне по хрену, если честно, — сказал Алан. — Все закончилось. И больше меня ничего не волнует, мистер Бомонт. Вообще ничего. В данный конкретный момент.

Он увидел, что Тэда больно задели его слова, и сделал усилие над собой.

— Послушайте, Тэд. Это было уже чересчур. Слишком много всего и сразу. Я только что видел, как стая воробьев унесла человека в небо. Не надо сейчас меня трогать, ладно?

Тэд кивнул:

— Я понимаю.