Темная половина

Но я не собиралась сбегать. У меня стокгольмский синдром, и не волнует. Ну и очевидно бесполезно, если Люций спокойно ведет меня прямо в мой номер, ничего не спрашивая, только протягивая руку за ключом. Ну, то есть, спряталась одна такая, ага.

Он запер за нами дверь и наконец выпустил мое запястье. Я принялась растирать его, огромными глазами глядя на то, что он начал раздеваться. Полностью. То есть совсем полностью, догола. И с размаху упал на двуспальную кровать. И сказал:

— Иди сюда.

Что делать, пошла. Только босоножки сняла. Он притянул меня к себе, обнял за плечи и принюхался:

— Фу, от тебя воняет этим мудаком. Раздевайся, быстро.

Я было дернулась в ванную, но была остановлена ледяным:

— Куда? Нет, из поля зрения не выходить. Нагулялась.

Пришлось стаскивать с себя помятую футболку и джинсы под насмешливым темным взглядом. И оставаться в том самом вычурном нижнем белье, что я купила несколько недель назад в аэропорту. Ну некогда мне было заехать в нормальный магазин, а в туристических местах продавались только купальники и куда более… кхм… причудливые вещи. Так что полупрозрачный черный топ, держащийся на одном плече и такие же шортики с неожиданными вырезами в разных местах — это было самое приличное, что я могла надеть под джинсы. Вообще-то не планировалось, что это кто-нибудь увидит.

А теперь видит Люций. И в черноте его глаз рассыпаются насмешливые искры. И он не выдерживает:

— Ждала? Готовилась? — издевательски спрашивает эта вампирская скотина. — Если бы знал, что ты так скучаешь, нашел бы тебя раньше.

Вот тот самый случай, когда стесняешься того, что на тебе надето, а не того, что с тебя снято.

— Я смотрю, ты тоже скучал, — мрачно отзываюсь я, кивая на его вставший член и остервенело стаскивая с себя все, что осталось.

Ухмылка сползает с его лица, а в глазах загораются уже совсем другие искры. Опасные.

И я иду им навстречу, потому что бежать от них — страшнее.

Люций ловит меня ледяными пальцами, притискивает к себе. От него пахнет кровью и холодом. А еще опасностью и красотой, и я никогда и ни за что не смогу сформулировать чем пахнет красота или опасность, но точно знаю, что — вот так.

Когда жесткие губы касаются тонкой кожи за ухом, а клыки прикусывают ее до крови, а ты думаешь — ну наконец-то. Когда светлые волосы шелковой кистью стирают с кожи любые воспоминания о прикосновениях кого-то другого.

Когда длинные пальцы стискивают бедро и одно это неласковое касание сразу заводит на тысячу оборотов и зажигает кровь.

Его прохладное тело не теплело подобно человеческому, как у Маэстро, но мне и не надо было. Все, что происходило, меня совершенно устраивало: то, как острый язык слизывал текущую из укуса каплю крови, как пронзительно черные глаза смотрели с насмешкой и темной страстью и какой шелковой твердостью ощущался его член под моими пальцами — чуть теплее всего остального тела.

Что меня не устраивало — это то, как он отстранился и убрал мои пальцы от своего самого дорогого.

— Наркоманочка, мы уже разговаривали на эту тему? — ласково напомнил Люций. — Ну, про то, что с пирожными целуются, но с жареными курицами не ебутся. Ты все забыла за время своего добровольного уединения? Пройти все с начала, в ускоренном темпе?

Только ведь я изменилась за это время. Мог бы уже догадаться.

— Не знаю, как у вас принято обращаться с жареными курицами и пирожными, — так же ласково улыбнулась я. — Но я их к себе в постель не беру и не обнимаюсь с ними в свободное от поедания время, ага? А те, кто берет, те, может, и ебут, откуда мне знать, у людей разные есть предпочтения.

Он изумленно посмотрел на меня. Да, надо было убивать сразу, теперь поздно.

— Чертова метка, — прошипел Люций. — Боялся тебя без нее не найти, а теперь вижу, что ее действие тебе не на пользу. Дерзкая стала. Смелая. Думаешь, что особенная и что-то значишь!

Он обнажил клыки и смотрел на меня, сощурив свои глаза цвета глубин ада. Я должна была бояться. Но я возбуждалась. Я бросила взгляд на него — и он тоже.

А может, это он возбуждался, а уж я — тоже. Метка, значит. Двухсторонняя дорога.

Я перекатилась на него, уперевшись ладонями в кровать по обе стороны от злобного оскалившегося вампира и нагнулась, прикусывая его шею.

— А что, часто тебя пирожные в ответ кусают? — спросила, тоже сощурившись.

Люций приподнялся на локтях, но я толкнула его обратно, а потом прикусила сильнее. Мои зубы так легко кожу не прокалывали, но ощущение было неимоверно приятным, каким-то животным, как будто ставишь свою метку, действительно присваиваешь себе. И еще я чувствовала жажду. Я чувствовала пульсацию текущей под бледной кожи крови, и меня тянуло к ней, тянуло попробовать ее на вкус.

— Это тоже метка, — на губах Люция расползалась какая-то злая улыбка. — Нравится?

— Нравится, — ответила я, глядя ему в глаза и сжала зубами его сосок.

Люций зашипел, и моей шеи коснулись острые когти:

— Не заигрывайся…

— Какие уж тут игры, — пробормотала я, спускаясь еще ниже и очерчивая языком круги по его животу.