Темная половина

Когда такое ощущение, что все вены и артерии в теле вдруг пересохли, стали ломкими и слиплись. Они дергаются, стараясь пропихнуть сквозь себя несколько капель крови, но это так же мучительно, как глотать воспаленным горлом. Когда все мышцы болят как после десятикратно усиленной тренировки и гриппа одновременно. Когда внутри костей плещется расплавленный свинец. Когда все слизистые воспалились и пересохли одновременно. И очень хочется чего-то — но не понимаешь, чего. Не воды, не еды, не вина. Ничего из того, что можно представить — не хочешь, но все же желаешь нечто так сильно, что предложи кто-то обменять это на твои глаза — вырвешь и отдашь.

А я, в общем, довольно быстро для этого состояния поняла, кому оно принадлежит — слишком уж похожее выражение лица было у Люция. Похожее на меня, на то, что я чувствовала. И самые сильные спазмы — наши общие — он переживал, стискивая зубы и я видела это. Но ему были нужны не глаза. К счастью, я могла ему дать то, что избавит нас обоих от этих ощущений.

Я хотела сделать к нему шаг, но поняла, что не могу, что я упала на колени и не заметила, когда. Сил подняться не было, их не было даже на то, чтобы дышать. Оставалось только ползти. Полотенце страшно мешалось, но в этот момент было как-то все равно, соблюду ли я приличия, и я на них наплевала. Люций смотрел на меня равнодушным взглядом, почти никак не показывая тех мучений, лишь отблеск которых я получала через метку. Он даже улыбался. И когда я протянула к нему запястья, предлагая свою кровь — добровольно! — он просто отклонился и мотнул головой.

Вблизи, вплотную, ощущения превращались в неимоверно мучительные. Чем ближе я была к нему, тем хуже мне было, но желание избавиться от боли заставляло прижиматься к нему вплотную, так чтобы шея оказалась прямо у его клыков, чтобы он сделал это поскорее.

— Хуясе тебя таращит, — хрипло усмехнулся Люций. — Знал бы раньше, воспользовался бы.

Он мог говорить! Вот тебе опыт, вот он. Не постельный, а опыт терпения в течение столетий. Не чета моему.

— Собирайся, мы переезжаем. Устрою тебе итальянские каникулы. В Испании еда хуже. Жду через час внизу. Мою сумку тоже захвати, она под кроватью, — и он спокойно встал, лишь немного пошатнувшись, оттолкнул меня и стащил с себя остатки рубашки.

Змеившийся через всю грудь разрез заставил меня сухо сглотнуть. Когда он повернулся спиной, доставая из шкафа повешенную там на плечики следующую белую рубашку, я увидела то, что высасывало из меня тепло сильнее всего — страшную черную рану под левой лопаткой. Как будто кто-то со спины пытался вырезать сердце и у него почти получилось.

Когда Люций хлопнул дверью, оставляя меня в номере одну, я ощутила облегчение так резко, что это было похоже на эйфорию.

2.11 Итальянское вино

— Это паршивый отель.

— Тогда сам выбирай.

— Я не хочу выбирать. Но это паршивый отель.

— А мне нравится! — я шарахнула в Люция стаканом, из которого пила вино.

Я тоже была недовольна — испанское мне нравилось больше.

Мне нравится испанское вино, ему нравится итальянская кровь, поэтому мы пошли на компромисс и поехали в Италию. Так это должно звучать.

Он легко поймал летящий в него стакан, но законы физики для вампиров все-таки забыли отменить, и вино полетело дальше, выплеснувшись художественной алой кляксой на белоснежные простыни, на которых сибаритствовал вампир. Люций посмотрел на меня уничтожающим взглядом и передвинулся на другую половину кровати.

— Из родительских отношений мы перешли прямиком в супружеские, — прокомментировал он.

— Растем.

— Растешь.

Я подошла к нему, как обычно обнаженному — чем-то его не устраивала одежда и наклонилась, чтобы чуть не упасть в бездонную черноту глаз.

— Ты так и не скажешь, что случилось в тот день?

Он смотрел на меня непроницаемым взглядом и молчал.

Тогда он вернулся через несколько часов и нашел меня на том же месте, свернувшейся в позе эмбриона. У меня болели вены, мышцы, кости, кожа — все. Не так, как в тот момент, когда он был рядом, а так, как будто отошла анестезия. Я просто не могла двинуться с места. Так что собирать вещи пришлось ему. И тащить меня почти на руках до поезда — тоже.

Но на вопросы он не отвечал.

— И что я сделала не так? Я же предлагала тебе себя!

— Ты постоянно предлагаешь себя мне, маленькая шлюшка, — хамски усмехнулся он. — Это не значит, что я должен тебе потакать в твоих забавах.

Я задохнулась:

— Ну ты и тва-а-арь…

Я начинала понимать того, кто пытался вырезать у него сердце.

Я просто стояла и смотрела ему в глаза. Долго. Намного дольше, чем длятся взгляды перед сексом. Намного дольше, чем длятся взгляды перед убийством. Бесконечно долго, практически как если смотреть в глаза кошке.

Ветер доносил с улицы музыку.

Музыка распадалась под пальцами Чезаре. Каждая клавиша звучала тонко, но вместе мелодия не получалась. Сладкий запах вишневого табака сплетался с ветром, дующим с моря и Чезаре старался сложить звуки и так и этак, не сдаваясь, все еще надеясь, что некий бог музыки сжалится над ним.