Темная сторона Хюгге

Грегерс говорит, что, кажется, не припоминает, где именно они приобрели центр. Они с Анной пользуются им года два, и никогда не возникало никаких проблем. По крайней мере, до этой минуты.

За спиной Мика, в саду, Грегерс замечает родителей. Мама, крупная и цветасто одетая, подошла к самому окну и пытается что-то сказать, замедленно копируя жестикуляцию туземцев – а-ля «у! у!». Папа Грегерса, смахивающий на любопытного Буратино, выглядывает у нее из-за спины. Он очень старается, чтобы его заметили, призывая своей жестикуляцией не волноваться.

– Иными словами, вы купили его в супермаркете? – спрашивает Мик.

Опуская жалюзи, Грегерс объясняет, что центр они купили в магазине, торгующем «хай-фай» аппаратурой. Просто Грегерс не может припомнить, в каком именно.

Мик задвигает музыкальную систему обратно на место и присаживается перед ней на корточки. Включает проигрыватель компакт-дисков, начинает играть уже вставленный диск: что-то из той расслабляющей музыки, которую любит Анна.

– Тембр звука, частоты – все не то, – говорит Мик. – Ты что, сам не слышишь? Басов нет, а высокие частоты – сплошной дискант, тут дело в настройках. В каких-то цифровых настройках.

Грегерс не вполне уверен, что различает на слух нюансы, о которых говорит Мик, но ему трудно по-настоящему сосредоточиться на разговоре, потому что мысли поглощены родителями, стоящими под окном на газоне. Он предлагает просто подвигать ползунки эквалайзера, отвечающие за частоты. «Может, просто поставить их все в среднее положение», – говорит он и уже протягивает руку, но Мик быстро объясняет, что это распространенное заблуждение – пользоваться вот так эквалайзером: «Давайте поставим все ползунки в среднее положение, бла бла бла».

– Не, – добавляет он спустя несколько секунд. – Тащите его обратно в магазин. Он не стоит того, чтобы платить за него деньги.

 У Грегерса никак не получается сосредоточиться. Ему трудно сидеть вместе со всеми за столом и не выпадать из общения. Несколько раз он встает со стула и подходит к музыкальному центру. Крутит колесико, включает. Потом снова выключает.

К окну он тоже подходит – приоткрыть створки жалюзи. Но родителей не видно. Видно только сад и вдалеке – за кронами деревьев – дорогу и уличный фонарь.

Наконец Грегерс говорит, что сходит к детям, посмотрит, как они там.

Анна делает недовольную мину. Ей кажется, что Грегерс поступает неправильно. Ведь задумка как раз и заключалась в том, что они там предоставлены самим себе.

– Ну что, договоренности со старшим поколением гикнулись? – говорит Кирстен.

Грегерс пожимает плечами. Почему непременно «гикнулись» только из-за того, что он сходит посмотрит, все ли в порядке у детей. Это не займет больше двух минут.

– Все накрылось медным тазом? – повторяет Кирстен, теперь уже саркастически, произнеся это с местным, зеландским, акцентом.

 Под фонарем, напротив входа в гостевой домик, курит отец Грегерса, но, заметив сына, быстро идет прочь. И заворачивает за угол, огибая дом.

– Папа, постой.

Грегерс находит его за домом, в узком проходе между задней стеной и живой изгородью – там, где у них стоит тачка. Лица папы Грегерс не видит. Только огонек сигареты, которую тот держит на уровне бедра. Не слышно почти никаких звуков, если не считать учащенного дыхания самого Грегерса.

Грегерс объясняет, что просто вышел подышать немного свежим воздухом. «Полный бардак», – добавляет он.

– Я имею в виду ужин, – уточняет Грегерс. – Наш ужин.

Отец активно орудует лопатой, нагружая землю в мешки, потом закидывает их в тачку. Он заворачивает за угол, и когда Грегерс огибает вслед за ним дом, отца уже и след простыл.

Грегерс направляется к двери. Она закрыта, на его крики и стук никто не выходит. Он пытается заглянуть внутрь, но стекла так запотели, что ничего не видно. До него только доносится изнутри неясное жужжание, словно работает какой-то электрический прибор, и он едва может различить мерцающий желтоватый свет.

Грегерс обходит домик с другой стороны, но там та же история: капли влаги на стеклах мешают по-настоящему заглянуть в комнату, в которой, судя по всему, темно, если не считать неясного, мигающего света.

– И как они? – раздается за спиной Грегерса.

Это Мик.

– Кажется, у них полный порядок, – отвечает Грегерс. – Смотрят телевизор.

– Старый добрый «ящик», – говорит Мик.

– Ты что, все это время тут, на улице? – спрашивает Грегерс.

Мик пожимает плечами. «Дети – цветы жизни», – говорит он.

Грегерс кивает.

– Только их же практически не видно отсюда.

– Почему? – возражает Грегерс. – Нормально видно.

Но Мик уже подходит к живой изгороди, чтобы прикатить тачку.

– Можно залезть на нее, – говорит он. 

* * *

Когда Грегерс с Миком возвращаются в дом, Мик настроен очень эмоционально: они должны рассказать о том, что видели в гостевом домике. Пока они пересекают лужайку, он все время пытается обнять Грегерса и то и дело произносит:

«Черт, о таких вещах нельзя молчать», или «не будем переводить стрелки, сейчас мы говорим о тебе, Грегерс», или «блин, такие вещи очень ранят».