Темная сторона Хюгге

Мне было пять лет, а ему четыре, в тот день, когда я впервые увидел его – на площадке за Церковью Кристиана. Мама часто водила меня туда по воскресеньям, там были песочницы и скамейки, и дикий виноград, и солнечные лучи на серых стенах, и тишина.

С некоторыми людьми, играющими в нашей жизни – до самого ее конца – важную роль, так получается, что мы помним момент первой встречи. Возможно, потому что первый взгляд обладает проницательностью особого рода. Может, причина в том, что мы ничего не ожидаем друг от друга, и встрече не предшествует никакая история, поэтому все покровы могут оказаться сброшенными, и во время такой встречи происходят вещи, для которых еще не придумали слов.

Я помню кожу его щек, румянец. Волосы, постриженные машинкой. Взгляд, которым он смотрел на меня и мою маму, – настороженный и вместе с тем совершенно искренний.

Мы играли вместе, и в какой-то момент до мамы дошло, что он там с сестрой без родителей. Двое детей, ему четыре, девочке два, были без присмотра.

Мы проводили их до дома, и, хотя мама ничего не сказала, я видел, что она за них тревожится.

Они жили на Вильдерсгаде, в одном из домов в глубине двора. Их мать открыла дверь, я заметил, что моя в легком шоке.

С того дня мы старались видеться с ним как можно чаще, он нередко приходил к нам в дом, часто со своей сестренкой Марией.

Иногда им разрешалось остаться у нас на ночь. Процедура была следующая: мы спрашивали позволения у мамы, она соглашалась и шла на Вильдерсгаде спросить, не против ли их мать, у той не было телефона.

Она растила их одна, зарабатывала уборкой по ночам, а днем спала, пока кто-нибудь из соседей приглядывал за детьми.

Иногда моей маме не хотелось ее будить, тогда она просто оставляла записку.

Мы с Симоном спали в моей кровати, Марию клали на матрац на полу. Он очень заботливо укладывал ее, хотя сам был еще таким маленьким. После того как моя мама желала нам спокойной ночи, выключала свет и закрывала дверь комнаты, он слезал на пол к сестренке. У нее была тряпичная кукла, которую она никогда не выпускала из рук; он говорил что-нибудь кукле и поправлял на Марии одеяло, под конец всегда произнося: «Если что, я тут рядом».

Потом забирался ко мне, и мы лежали рядышком и тихонько болтали в темноте.

Через какое-то время его шепот начинал чередоваться все более длительными паузами, а потом наставал момент, всегда на выдохе, когда он проваливался в сон.

А я лежал в темноте и чувствовал, что должен приглядывать за ним. Как будто он был моим младшим братиком.

Он заботливо приглядывал за Марией. Она приглядывала за куклой. Я пытался приглядывать за ним. Мои родители старались приглядывать за мной. Мама Симона и Марии тоже приглядывала за ними. И соседи.

Мир в том числе и таков тоже. Он состоит не только из войн, жадности и истребления редких видов животных. Помимо этого, существуют цепочки людей, пытающихся заботливо приглядывать друг за другом.

На следующий день я снова пришел в больницу навестить Симона.

Он уже начал замыкаться в себе.

– Вчера, – сказал я, – все было так, словно мы вернулись в детство, к началу, у тебя не было такого ощущения?

– Да, – сказал он. – Нет. Может быть.

Та же медсестра, что и накануне, попросила нас закончить разговор, вышла со мной в коридор и закрыла дверь палаты.

– Мы вместе выросли, – объяснил я. – Но потом у каждого началась своя жизнь. И вот теперь снова встретились. У меня такое желание – оказаться внутри его тела, помочь ему не упустить главное, подсказывать ему: «Смотри, вот об этом и этом ты не имеешь права забыть».

– Я видела подобное, – сказала она. – Видела, как один человек показывал вот так другому на вещи – изнутри. Я тогда проходила практику в одной клинике, успела проработать всего неделю, не помню, как точно она называется, все называли ее «Клиника В Конце Пути». Это к югу от Орхуса, у моря. Она находится в ведении университетской больницы. У меня где-то записан номер их телефона.

Она так произнесла это, что я сразу понял, это судьба.

Медсестра куда-то ушла и вернулась с номером.

– Заведущую зовут Лиза, – сказала она.

Я уже знал, какое имя она сейчас произнесет, знал еще до того, как оно прозвучало. 

* * *

По номеру телефона я отыскал адрес, это оказалось чуть севернее музея Моэсгорд, в здании, где располагались несколько кафедр, относившихся к Медицинскому факультету. Напротив номера нужной мне клиники было написано: «Кафедра нейропсихологического формирования образов».

Я набрал номер и услышал голос совсем молоденькой девушки.

– Мы не записываем на прием в частном порядке, – сказала она.

Я выжидающе молчал. Я знал, что судьба уготовила мне поездку в это место.

– Два раза в год мы проводим день открытых дверей для всех желающих, – сказала она. – Ближайший – в эту среду.

 Нужно было свернуть с трассы Орхус – Оддер и несколько километров ехать через густой лес, растущий на мореновых холмах. После этого дорога сворачивала к морю и выходила на открытое место. Большое бетонное серое здание стояло на склоне, спускавшемся к воде.