Темная сторона Луны

— Месть — это замкнутый круг. Не стоит позволять ей сжечь себя.

— Будь нашим гостем, — предложил Уильям.

— Не могу. Не стоит. Вы — темные, я — светлый: разговоры пойдут.

— Для тебя это важно? — спросила Хильда. — Разговоры?

— Не для меня, для наших людей.

— Ты сделал то, чего никто раньше не делал. А я не могу понять почему. Ты же не знал, что придет Хансер? Ты шел на смерть, совсем не зная, какая я тварь…

— Не говори так, — попросил я. — Ты уже признаешь, что что-то в твоей жизни было неправильно. Признание ошибок — первый шаг к их исправлению. Если бы я не заступился за тебя, просто не смог бы дальше жить с этим. В тот момент ты была просто девушкой, попавшей в беду… и… нет, я все же пойду. А вы оба — забудьте мои слова. Иначе спокойной жизни не обещаю. Любое общество искореняет тех, кто не вписывается в его стандарты.

— Ты должен знать: то, что мы сделали с его отцом, было местью за нашего, — глухо проговорил Уильям.

— Это непринципиально, я же сказал: месть сжигает души. А на Темной стороне легче как вверх лететь, так и с горы катиться.

— Мы не забудем, — сказала Хильда.

Я уже шагнул в Тени.

Когда я вернулся в лагерь спартанцев, застал у костра интересную картину. Леонид в компании с моими спутниками напивались. Спартанец как раз вещал — это, видимо, было продолжение какого-то разговора:

— Против испанцев я, Руи, ничего не имею, хороший народ. Но двух вещей им не прощу: инквизиции и корриды. Это же надо додуматься так издеваться над бедным животным — и еще получать от этого удовольствие!

— Так тебе не нравятся испанцы? — переспросил я, появляясь из Теней. Он был настолько пьян, что и бровью не повел, словно я присутствовал здесь с самого начала этого застолья.

— Ой-ой-ой, только не надо такое обиженное лицо делать. Тоже мне испанец. Да в нашем Лунном мире настолько все смешалось! И вообще, будь ты испанцем, то говорил бы не «благородные сеньоры», а «благородные доны».

— Это от бабки, — сказал я, садясь между Руи и Хансером и отхлебывая из протянутой мне амфоры неразбавленного вина. — Она была урожденная Басалетти, а они итальянцы.

— К тому же меркурианцы, — добавил Руи. — А бабушка очень любила рассказывать о похождениях своего отца. Я-то послушал и забыл, а этот, — он толкнул меня в бок, — уши развесит, рот откроет, слушает. Вот и пошел по кривой дорожке. В прадеда.

— Зато, если бы не моя кривая дорожка, в Лазурном замке нас положили бы всех… — Я осекся. У соседнего костра торчало воткнутое в землю длинное гоплитское копье. А на его конце сидел ворон: я готов был поспорить — тот самый, из замка, — и таращился на нас насмешливо так. Или это меня от цельного вина так повело?

— Так что там ваша бабка? — напомнил Леонид.

— А, бабка. Когда Руи начинал кидаться в слуг хлебом, она говорила: «Прекрати сейчас же, благородные сеньоры себя так не ведут»

— Неправда, — возмутился брат. — Это она тебе говорила.

— Конечно, ему, — подтвердил Хансер, трезвый как стеклышко. — От тебя я этих самых сеньоров ни разу не слышал, а ему запомнилось.

— Эх ты, друг, — махнул я рукой. — Мог бы не блистать здесь своей логикой, а подыграть мне.

— Ни в чем серьезном на меня не положишься. — Хансер рассмеялся.

Последнее, что я помню, это голос Леонида и извечный вопрос:

— Ты меня уважаешь?

— Уважаю, но пить не буду, — еле ворочая языком, отвечал Бьярни.

— А уважаешь?

— Уважаю.

— Я сволочь?

— Не-а.

— Нет, ты честно скажи, Бьярни Столп Чести, я сволочь?

— Не-а.

— Тогда почему ты светлый, а я темный?

— А я не знаю, — с искренним недоумением ответил Бьярни.

— Потому что у нас не светит солнце?

— Не, это фигня. Тогда и я не светлый, а полутемный. У нас-то солнце тоже ночью не светит… А почему оно не светит у вас?

— А хрен его знает.

— Не, все это неправильно.

— Тогда давай сделаем правильно, — предложил Леонид.

— Мы? — удивился Бьярни.

— А кто? Не они же! — Кивок в сторону нас с братом. — Они сейчас уже не могут, но утром обязательно нас поддержат.

— А как?

— А вот так. Отныне мы, Леонид Незыблемая Скала и Бьярни Столп Чести, нарекаем Светлую сторону Луны Солнечной, а Темную — Пасмурной.

— Пасмурной? — переспросил Бьярни, давясь смехом.

— Пасмурной, — подтвердил Леонид, и они оба пьяно расхохотались.

Остальные уже давно отрубились. За редким исключением…

Тайви стояла в темноте у самой границы света костра. Хансеру было хорошо ее видно: глаза слишком привыкли к мраку. Она смотрела туда, где днем разразилась битва. Хансер тихо подошел и встал рядом, но на расстоянии. Словно у какой-то видимой лишь ему черты, которую он последние четыре месяца не смел пересекать.

— Не спится? — спросила Тайви.

— Я отвечаю за наших людей. Хотелось бы напиться, подобно Луи. Леониду я верю, но нельзя забывать, что здесь лагерь темных.

— Ты все же пошел на сделку с ними?

— Ну, это же не настоящая Тьма, ты же видела, Тьмы в них больше, но есть и крохотная искорка Света. И в конце концов, все же обошлось.

— Мы еще не дома, — просто ответила девушка. Некоторое время оба молчали, глядя на свежий курган.

— Пахнет смертью, — прошептала Тайви. — Убийства, убийства, убийства, неужели люди не могут без этого жить?