Темная сторона неба

— Может и нет. Однако нет смысла кричать, куда мы летим.

— Как погода?

Он развернул карту и положил сверху листочек с прогнозом.

— Не очень хорошая. Неприятная область низкого давления над Адриатикой и окклюдированный фронт, движущийся оттуда.

— А подробнее?

— Не знаю. На полете в Рим это не сказывается, и поэтому они не стали вдаваться в детали. Я просто видел это на большой карте там.

— А куда это движется?

Он провел пальцем вниз по карте вдоль линии, идущей с севера на юг в сотне миль западнее Греции.

— Какого времени эта карта? — спросил я.

— Это обстановка на полночь. — Он показал пальцем на середину Адриатического моря между Югославией и Италией. — Давление было около девятисот семидесяти. Ты лучше меня знаешь Средиземноморье. Что это означает, по-твоему?

Это означало, что сильный ветер будет дуть нам в спину, пока мы не приблизимся к фронту, но в этот момент могут возникнуть проблемы. Окклюзия над Средиземным морем может быть очень суровой, надо проходить над фронтом, под ним или в обход. Но только не насквозь.

— Смотря где, — медленно произнес я. — Может, он с этой стороны, а острова чистые. А если пройти над ним, как у тебя с кислородом?

— Плохо. Считай, что ничего не осталось. Я собирался набить баллоны в Афинах, но я оттуда убежал в такой спешке.

— Значит, если встретится, пройдем низом.

Кен медленно кивнул. В свете фар его лицо выглядело контрастно черно-белым.

— Мы, может быть, получим более точную картину погоды, когда будем в воздухе. Так что об этом не беспокойся. — Он постучал мне по животу. — И спрячь свою пушку в задний карман брюк, а то ты как беременный.

Кен пошел обратно к «Пьяджо». Выйдя из-под света прожекторов, я передвинул «беретту» на поясе назад, после чего мой пиджак стал выглядеть вполне невинно. Возле диспетчерской вышки проехал автомобиль, и его фары на момент осветили аэродромные дали.

Один двигатель «Пьяджо» взвыл, крутанулся и заработал, вспыхивая огоньками. Зажегся свет в пилотской кабине и на кончиках крыльев. Второй двигатель провернулся, зажигание сработало и он затарахтел, винт превратился в почти невидимый диск позади крыла.

Кен вернулся с таможенником.

— Пусть прогреется. А пока смотаемся в вышку, надо, чтобы паспорта благословили.

Мы снова сели в «крайслер» и поехали в сторону ангаров. Кен опять расстелил на коленях карту.

Меня осенила новая мысль. Я спросил:

— «Пьяджо» оборудован системой автоматической навигации?

Кен замотал головой.

— Не было необходимости.

Возможно, действительно не было необходимости. По крайней мере, в Пакистане, где аэродромы не имеют соответствующих установок. Здесь-то, в Средиземноморье, мы имели возможность пользоваться радарами и прочими штуками в этом роде. Это значило, что нам придется лететь только по пеленгам, которые мы получим на радиокомпасе. Мы не могли рисковать и запрашивать координаты. Чтобы так сделать, надо называть себя и куда мы идем. Я надеялся, что непогода, где бы она ни разыгралась, не сильно испортит радиоприем.

«Крайслер» подкатил к вышке, и мы вышли из машины. Таможенник шел впереди. Он постучал в дверь, кивнул кому-то головой и ушел. Мы вошли в помещение.

Возле маленького камина напротив двери сидел Юсуф.

Я вывернулся, как штопор, чтобы выхватить «беретту», и только тут увидел, что в комнате ещё два человека, а Юсуф ничем мне не угрожает, кроме как своей крысиной улыбочкой.

К счастью, Кен загораживал меня, и другие люди не обратили внимания на мои ковбойские выверты. Я оставил «беретту» в покое и выпрямился.

Двое других представляли иммиграционный контроль и аэродромные власти. Мы положили паспорта на стол и иммиграционный чиновник начал их изучать. Юсуф продолжал смотреть на меня все с той же крысиной улыбочкой, держа руку в голубой ковбойской куртке.

Кен не обращал на него внимания — видимо, не знал, кто это.

Иммиграционный чиновник проштемпелевал мой паспорт и посмотрел на Кена. Увидев, что Кен — пакистанец, он спросил, не имеет ли Кен отношения к пакистанскому джентльмену, который улетел пару часов назад.

Кен вежливо объяснил, что джентльмен — его босс и что Кен должен был лететь с ним, но слишком увлекся прелестями такого прекрасного города и опоздал. Теперь они встретятся в Риме.

Иммиграционный чиновник понимающе посмотрел на Кена и захотел узнать о прелестях города, но представитель аэродромной власти не горел желанием слышать об этом: огни на полосе зря тратят горючее, а он зря отнимает у себя время ото сна, и пусть чиновник спасает горючее и сон и ставит скорее печать.

Тот шлепнул печать, мы могли идти.

Как только мы вышли за дверь, я схватил Кена за руку.

— Давай в машине на самолет, выруби свет внутри, — быстро сказал я ему. — Этот парень, араб, что-то замышляет.

Кен все понял. Он влетел в «крайслер», захлопнул дверцу, и машина помчалась, как напуганный кот. К этому времени я стоял за углом, прижавшись к стене, держа в руках «беретту». Оглядевшись вокруг, я увидел развалюху-«фиат», которого не было, когда мы приехали. Я услышал хлопок дверью в вышке и приближающиеся торопливые шаги.