Темная сторона Петербурга

«Здесь какой-то хитроумный фокус», – убеждал себя Петр. Ему сделалось не по себе.

Тем временем Гуссе так же прошил ладони и плечи некрасивого юноши-дегенерата – обильно потекла кровь, но юноша не проснулся.

Шум в театре нарастал.

Робер Гуссе назидательно заметил, глядя со сцены в зал:

– Состояние каталепсии подобно смерти.

Приблизившись к Анниньке, он занес иглу над ее сердцем.

– Эта девушка совершенно ничего не почувствует, – заявил мучитель.

И, не обращая внимания на роптание публики, резко вскинул вверх руку со спицей и ударил. Было слышно, как лязгнула сталь, скользнув по кости ребра, и, пройдя насквозь мягкое тело, со стуком вонзилась в деревянный настил.

Тело Анниньки конвульсивно дернулось и обмякло. По белому корсажу побежал ручеек крови.

Убил?!

Петр вскочил и кинулся к сцене, но крепкие руки служителей театра остановили его в проходе.

– И, наконец, последняя, самая интересная стадия управления человеческой волей: сомнамбулия. Музыка!

Гуссе поднял руку – резко взвизгнули скрипки, грянули литавры, дым пеленою окутал сцену, а когда немного развеялся, стало видно, что «мертвые» восстали.

В своих окропленных кровью платьях они двигались сумбурно и странно, повинуясь взмахам рук Гуссе, изгибали тела самым невозможным и диким образом. Чернобородый доктор, взобравшись на возвышение на сцене, управлял их танцем, потрясая узловатыми растопыренными пальцами, – и спящие слушались его, дергаясь на нитках, как слушаются кукловода марионетки.

Когда доктор издал резкий гортанный крик – очевидно, это была какая-то команда, – сомнамбулы сделались вдруг агрессивными. Со злобным клекотом они набросились на старуху помощницу и принялись бить ее, по-прежнему не открывая глаз и не просыпаясь.

Кто-то из них выхватил нож, блеснуло лезвие – горбун всадил его в горло старухе. Обилие кожных складок на шее ее не спасло: яркая артериальная кровь брызнула фонтаном.

Зрители завизжали, первые ряды повскакивали с мест. Возникла паника. Музыка продолжала громыхать, сводя с ума нарастающей какофонией, заглушая крики в зале.

Старуха, очевидно, была уже мертва, но сомнамбулы продолжали трепать бесчувственное тело. И тут кто-то включил прожектор в глубине сцены.

В обжигающем луче света Петр увидал вокруг себя разъяренные, безумные лица зрителей, забрызганные кровью; черные рты, распахнутые в яростном беззвучном крике. Где-то на сцене мелькало белое платье Анниньки, пляшущей среди убийц.

Голова Петра пылала, в ушах стоял звон, в груди разливался жар… Несчастный студент чувствовал себя близким к помешательству и едва держался на ногах.

Как вдруг все исчезло: театр мгновенно погрузился в первозданную непроглядную тьму без единого источника света…

* * *

Петр открыл глаза. Вокруг него стояли люди и хлопали в ладоши. Верхние люстры горели ровным желтым электрическим светом; доктор Робер Гуссе на сцене, самодовольно усмехаясь, кланялся зрителям, сложив руки на груди.

Все это было странно, но Петр не пытался разобраться в происходящем: он вспомнил, что Аннинька просила его ждать у выхода из театра.

Испугавшись, что время, должно быть, упущено, он кинулся наружу. Растолкав по пути студентов-медиков, рукоплещущих гипнотизеру, он выскочил из зала, мимо очереди влетел в гардероб, выхватил у служителя поданную по его номеру шинель и, покинув театр, занял позицию напротив входа.

Зимний пронизывающий ветер остудил ему лоб. Поземка взбила колючую ледяную пыль и запорошила глаза; щурясь и смаргивая слезы, Петр смотрел, опасаясь упустить Анниньку.

Из ночной синевы на освещенный пятачок у театра медленно въехал экипаж. Двери распахнулись: коренастый человек, закутанный в плащ, вышел из здания. Он держал на руках что-то тяжелое, укрытое черной материей.

Ступив на подножку коляски – кучер сошел с облучка, чтобы помочь, – пассажир не без труда поместил в транспорт свою ношу, после чего запрыгнул туда сам и махнул кучеру: трогай!

Петр безучастно наблюдал со стороны, как вдруг – из свертка черной ткани показалась и бессильно повисла женская рука. Тонкая, с синими прожилками и серебряными браслетами.

– Стойте!!! – закричал Петр.

Кинулся за отъезжающим экипажем, но не догнал.

* * *

Без пользы пробежав два квартала, он решил вернуться.

У подъезда театра было пустынно: публика давно разошлась, а двери театра заперли. Студент постучал. Он колотил в двери до тех пор, пока на стук не выглянул какой-то сморщенный старик.

– Что вам? – недовольно спросил сторож, кутаясь в вытертую беличью душегрейку.

– Мне нужна актриса вашего театра, Анна Полякова.

– Нет у нас никаких актрис, – проворчал старик и хотел закрыть дверь, но Петр остановил его.

– Как так нет?! – вскричал он. – Ты хотел сказать – актеры уехали. Куда? Где они квартируют? Укажите мне адрес Анны Поляковой. Я требую! Кто антрепренер этого театра?!

– Я ничего не знаю, молодой человек, – испугавшись напора, залепетал сторож. – Ни актеров, ни актерок в этом театре нет. Вот ей-богу! А вы мне помещение выстужаете. Позвольте-ка! – И, выдавив студента наружу, старик захлопнул дверь перед его носом.

Делать было нечего.