Темная сторона Петербурга

Сказка о Ледяном городе

Жила-была на свете девочка Галя. Было у нее пять драгоценных сокровищ.

Первое – отец. Высокий, сильный, веселый человек. Он катал дочку на плечах и мастерил для нее самолетики и кораблики из бумаги. Вторым сокровищем была мама. Красивая, с мягкими полными руками, она расчесывала дочке волосы, шила ей платьица и юбки и всегда обнимала перед сном и целовала, приговаривая: «Пусть тебе приснится золотая птица».

Третьим сокровищем Гали был братишка Сергунок, с крошечными розовыми пальцами, смешной и толстенький, он только недавно научился ходить, и ножки его еще гнулись колесом с непривычки.

Четвертым сокровищем была старенькая тетя Даша. Она жила в соседней комнате, и это была настоящая пещера Чудес. Там стояло пианино и громоздились целые горы книг в стеклянных шкафах. На зеленом бархатном диване мурлыкала рыжая пушистая Муся, кошка, гуляющая сама по себе и полная достоинства.

Тетя Даша очень любила Галю – она угощала ее чаем с печеньем, учила играть гаммы и музыкальные пьески. Вместе они пели песенки и читали книги о принцессах, зверях, кораблях и путешествиях.

О своем пятом сокровище Галя еще ничего не знала – оно было как воздух, которым она дышала, и потому она не замечала его.

Но вот однажды настал черный день: Галя проснулась и не узнала свой мир. Все переменилось. Повсюду звучало одно и то же непонятное слово «война». Встревоженные взрослые повторяли его, пугая друг друга: война, война. Люди плакали, прощались, одни провожали других. Многие покидали свои дома, расставались с близкими. Настала полная неразбериха, и сердце Гали трепыхалось от ужаса.

Она решила притаиться. Может быть, если не задавать вопросов взрослым, не вынуждать их отвечать и повторять снова и снова страшное слово – то в молчании удастся избежать и всего, что ужасное слово несет за собой.

Но новые слова сыпались на Галю каждый день. Эвакуация. Бомбежка. Маскировка. Продовольственные нормы. Иждивенцы.

Это раньше они были дети Страны Советов, которым все лучшее. Теперь они стали иждивенцами – и Галя, и ее брат Сергунок. И еду для них отпускали теперь только по карточкам, и не досыта, а сколько «положено на иждивенца». Старенькая тетя Даша тоже считалась иждивенцем, потому что она не работала, как мама и папа, на заводе. Она давала частные уроки музыки. Но теперь учеников у нее не стало.

Папу Галя потеряла в самом начале зимы – он ушел добровольцем на фронт, и с тех самых пор она больше никогда его не видела.

Братика Сергунка вместе с яслями отправили в эвакуацию. Галя скучала по нему, но радовалась и часто говорила с мамой о том, как братишка будет жить на новом месте – в городе с волшебным названием Самарканд. Там всегда тепло, круглый год растут персики, абрикосы и виноград и не бывает зимы.

А потом пришло известие, что поезд, в котором вывозили детей, разбомбили – и Галя перестала говорить с мамой о Сергунке.

Каждое утро, просыпаясь, Галя старалась вспомнить свою прежнюю, другую, жизнь. Папин громкий и уверенный голос, запах сдобных булочек, которые пекла мама по выходным, смех Сергунка, песенки на французском языке, которые разучивали ученики тети Даши. Но картинки воспоминаний с каждым днем становились все неувереннее, все зыбче – они как будто отражались в неспокойной воде, дрожали и уходили в темноту. Они стали чем-то ненастоящим, словно мираж.

Настоящей оставалась пустыня.

Ледяная пустыня, в которую с наступлением зимы превратился город, где жила Галя. Это был теперь Ледяной город.

Занесенные сугробами улицы, снежные шапки на крышах домов, на подъездах. Морозные узоры на стеклах, иней на стене в квартире.

Посреди комнаты поставили железную пузатую печку и топили ее чем попало: мебелью и книгами. Спали одетыми, наваливая на себя все одеяла и теплую одежду, какая была в доме. За водой ходили к ближайшему каналу и, оскальзываясь на обледенелых берегах, черпали из полыньи в ведро половником.

И еще была необходимая работа – каждый день ходить за пайком. Падающим от голода людям надо было отстоять длинную очередь в булочной и, «отоварив карточки», получить хлеб «по норме» – 250 граммов работающей маме и по 125 граммов иждивенцам – Гале и тете Даше. Мама работала на заводе, и у нее не было времени стоять в очередях. Поэтому ходили Галя и тетя Даша.

Но тетя Даша часто болела, и тогда шла одна Галя.

Надевая тяжелые валенки и обвязываясь теплым шерстяным платком поверх шубы и шапки, она выходила из дому еще затемно, чтобы занять очередь. Медленно, чувствуя себя тяжелой и неповоротливой, Галя тащилась к булочной по тоненькой тропинке, вытоптанной среди сугробов на проспекте. Иногда на дороге попадались мертвые – они лежали, распахнув в немом крике обледенелые рты, и на их застывшие лица падал снег и не таял.

Мертвых все обходили стороной. Некоторые тела были завернуты в самодельные саваны из простыни или мешковины, и если кто-то случайно задевал их – они хрустели на морозе или тоненько позвякивали.

Галя не боялась мертвых. Но она научилась опасаться живых.

В очереди говорили о том, что большинству хозяев, державших у себя домашних животных, пришлось съесть своих любимцев: кошек, собак, голубей. О том, как один клоун из цирка съел ученого попугая, которому было 300 лет. А какой-то мальчик чуть не отравился супом из аквариумных рыбок. Рыбки были экзотические, из теплых стран, и одна оказалась ядовитая. Но, по счастью, она была такая маленькая, что яда ее не хватило, чтобы убить мальчика.

Галя стояла в очереди и, вспоминая тети-Дашину кошку Мусю, жалела, что они не решились съесть ее. Муся все равно пропала – выскочила погулять во двор и вот уж дней десять как не возвращается. Наверное, ее съели другие люди.

Думая о Мусе, Галя почувствовала на себе чей-то взгляд – подняла глаза и увидела тусклое лицо какого-то человека в черной шапке-ушанке. Человек рассматривал ее в упор красными, налитыми кровью глазами и как-то странно пожевывал губами. Причмокивая и втягивая в себя слюну.

Галя вся похолодела от этих звуков – у нее самой подводило живот от голода, и она хорошо понимала, что означает такое причмокивание.

Кто-то рядом закашлялся – и тот человек очнулся. Вид у него сделался виноватый, он отвернулся.

Галя воспользовалась этим и передвинулась в очереди немного назад, уступив свое место тем, кто стоял за нею. Она хотела затеряться в толпе, и ей это удалось.

Прошло пять дней.

Тете Даше стало хуже, и Галя снова отправилась в булочную одна.

В очереди опять говорили о еде. О том, где и как ее раздобыть. О черном рынке. Шептались о людоедах. О том, что у некоторых трупов на улицах недосчитались то руки, то ноги. О том, что люди уже съели всех птиц, кошек[16], собак и даже крыс и теперь воруют трупы из моргов и с кладбищ, чтобы прокормиться.

И что обезумевшие от голода люди нападают на детей, чтобы насытиться их мясом.

– Ты, дочка, ничего не бойся, – заметив Галю, сказала какая-то тетка с добрым, но смертельно усталым лицом. – Людоедов-то сразу видно – у них глаза пустые. Они уже ничего не соображают, только руками от жадности трясут. Увидишь такого – сразу беги. Ты молодая, еще крепкая. Справишься.

Галя кивнула и оглядела людей, застывших справа и слева от нее черными сгорбленными тенями. Нет ли среди них обуянного жаждой людоеда?

Все потупили взгляды, уперев их в спины впереди стоящих. И только за три шага от Гали какой-то человек отвернулся, скрывая лицо, покачнулся и отступил назад.

Отстояв очередь, Галя получила мокрый, вязкий черный хлеб и пошла с ним домой. Морозы держались сильные, и снег так громко хрустел под ногами, что она не услышала шагов позади. Вдруг за очередным поворотом чья-то тень легла на тропинку рядом с ее тенью. Но из-за угла дома навстречу вышли двое военных с красными повязками на рукавах. Они остановили Галю, спросили, где находится ближайшая больница.

Грея у груди под шубой драгоценный паек, она подробно объяснила им, как идти.

Человек, шедший позади, обогнал ее и ушел вперед. Галя увидела вдалеке его жердеобразную фигуру с поникшей квадратной головой. Голова казалась квадратной из-за черной шапки-ушанки, завязанной под подбородком.

Домой Галя спешила, как могла, изо всех сил. Хотя сил у нее оставалось уже немного: она целую вечность не ела досыта. Укладываясь спать, она воображала себе разные блюда, которые ей хотелось бы отведать. От самых простых: горячей картошки с маслом и блинов до диковинных омаров, которые встречались в тети-Дашиных книжках. Или вот, например, суп из колбасных палочек, о котором рассказывается в сказке про Щелкунчика, – что это такое за суп? Мама никогда такого не готовила. А интересно было бы попробовать, разве нет?

Маме она старалась не говорить о своих съедобных фантазиях – мама работала и очень уставала, но все равно постоянно отдавала Гале часть своей дневной порции хлеба. Она исхудала так, что кожа на ее когда-то полном и румяном лице висела пустыми мешочками на щеках, как у собаки-бульдога.

С каждым днем Гале все страшнее было покидать дом – стоило выйти за дверь, и повсюду в темноте ей мерещился взгляд человека из очереди, тусклые пустые глаза, налитые кровью.

Но старенькая тетя Даша совсем ослабела – у нее начались головокружения, и она, боясь упасть и разбить голову, все реже вставала с дивана у себя в комнате. Она мало ела, отдавая сбереженные кусочки хлеба своей любимице Гале. Она пыталась заменять еду водой. У нее распухли ноги, и она с трудом передвигалась даже по квартире. И вот настал день, когда тетя Даша уже не смогла встать. Она лежала в своей комнате и еле слышно дышала, глядя на пар, тонкой струйкой выходящий из ее рта и улетающий к потолку. Она была в забытьи, и Галя, погладив тетю Дашу по щеке, собралась идти сама добывать еду.

Теперь и дверь подъезда сделалась для Гали слишком тяжелой. Девочка сумела открыть ее, только повиснув на ручке всем телом. Дверь еще и примерзла – ночные морозы опускались ниже 30 градусов, а в подъезде дома осталось уже слишком мало людей. Кто не уехал и не ушел на войну – почти все уже умерли от голода, холода и болезней. Некому стало открывать дверь: дом опустел. Кроме Галиной, оставалась еще на первом этаже обитаемая квартира, в которой жили две женщины – сестры Зубатовы. Но они редко выходили из дому.

Дрожа от холода и поминутно оглядываясь, Галя выбралась из подъезда. Злой ветер дул в Ледяном городе. Он швырялся снегом, и тот колючими иглами впивался в щеки, царапая кожу.

Думая о несчастной тете Даше, о том, что она, возможно, умрет сегодня, Галя шла к булочной. Очередь показалась ей как будто меньше.

«Это потому, что все умерли», – подумала Галя. Мысли о смерти стали такими привычными, что уже почти не пугали. Может быть, это даже и хорошо – умереть. Чтобы больше не мучиться. Не страдать от холода и голода, от боли в животе. Не думать о том, где и как раздобыть еды. Не переживать за близких – маму и тетю Дашу. Не вспоминать о папе и Сергунке. Стать белой, холодной и лежать посреди Ледяного города, как принцесса в хрустальном гробу лежала в темной пещере.

«Нет, – подумала Галя. – Пока живы мама и тетя Даша, думать о смерти нельзя».

Она стояла в очереди почти два часа, равнодушно слушая разговоры о том, что даже крыс в городе не осталось уже и тараканы, увы, повывелись. А еще спустя полчаса из булочной крикнули, что хлеба сегодня не будет – муки в пекарню так и не привезли. Люди принялись медленно расходиться. Галя тоже поплелась домой. Перед глазами у нее все плыло: морозное сияние снега множилось, разбегаясь бесчисленными радужными зайцами.

Сзади послышались шаги. Хруп-хруп – хрустко ступал кто-то вслед за Галей. Покашливая и причмокивая.

Нехотя Галя оглянулась – и знакомый тусклый взгляд уперся в ее подбородок. Он. Человек из очереди. Жующие впустую челюсти. Худое лицо с впалыми щеками, покрытое багровыми пятнами. Такое лицо… Будто сам Голод стоял перед Галей на морозе, протягивая к ней дрожащие от жадности руки.

Повернувшись, Галя бросилась бежать. Ей казалось, что она летит быстрее ветра, но сил совсем не осталось в мышцах. На самом деле она продолжала тащиться вперед со скоростью черепахи, с трудом передвигая ноги в тяжелых толстых валенках.

Но и преследователь ее тоже был слаб, поэтому погоня со стороны даже и не выглядела как погоня. Он протягивал вперед руки, будто чувствуя, что сейчас упадет, и только хочет предотвратить это падение.

Надо бы закричать, позвать на помощь, но в горле у Гали от волнения пересохло, и голос пропал.

Завидев родной дом, занесенное снегом крыльцо, Галя как будто второе дыхание обрела – опередив преследующего ее людоеда на целых пятнадцать шагов, она рывком отбросила тяжелую дверь и вбежала в подъезд.

Первые пять ступенек вверх, на площадку.

Внизу скрипнула дверь подъезда.

Мимо не работающего уже полгода лифта – еще двенадцать ступеней до площадки первого этажа.

Сквозняк метнулся по стенам, взметая вверх снежную пыль и какой-то мусор – двери дома открылись, впуская людоеда внутрь.

Галя вжалась в стену за углом и затаила дыхание. Под ногами на ступенях давно не метенной лестницы хрустнул мусор.

– Девочка, – раздался хриплый мужской голос. – Ты где?

И тут дверь квартиры номер два, рядом с которой затаилась Галя, начала приоткрываться.

Это был последний шанс скрыться от людоеда.

Отодвинувшись немного, Галя ждала – она собиралась вбежать внутрь, как только дверь распахнется. Ведь там соседи, они защитят ее.

Но когда дверь открылась… Галя увидела такое, что новый ужас подстегнул ее, будто плеткой, – и она забыла свой прежний страх. Откуда-то у нее взялись и силы и решительность. Не раздумывая, она метнулась назад на лестницу, мимо преследователя. Людоед не ожидал от своей жертвы такой прыти. Он успел только цапнуть рукой воздух рядом с воротником ее шубы – а Галя уже проскочила, в мгновение ока взлетела на два лестничных пролета вверх к своей квартире.

Схватившись за ручку двери, она услышала внизу звериный рык и пыхтение, звуки возни – там кипела отчаянная схватка.

Галя не стала ждать, чем кончится драка, – она распахнула дверь своей квартиры, которая оказалась почему-то открыта, – и тут же захлопнула ее за собой, защелкнула английский замок и накинула цепочку.

Только за дверью ноги ее подкосились от слабости, и она упала. Слезы заливали глаза и щеки. Она слизывала их языком, но они были горькие.

Тети Даши дома не было. Она исчезла, пропала навсегда. Из комнаты, где она лежала, кто-то украл кусок мыла и баночку с солью.

Спустя месяц после этого случая умерла и мама, заболев от истощения и перенапряжения сил.

Так девочка Галя в одну зиму лишилась всех своих сокровищ на свете. Кроме одного, последнего: жизнь ее продолжала теплиться. Ведь в 1941 году Гале было только девять лет, и ей предстояло прожить еще очень долго.

Она дожила до того дня, когда Ледяной город начал оттаивать. Капель проснулась, и запела, и принялась будить живых; синева небесная выполоскала последние тучи и развесила сушить белыми облаками. Мертвых собрали с улиц и похоронили, а последних оставшихся в живых специальные санитарные команды отыскивали в пустых домах.

Галя лежала в забытьи, когда такая команда пришла в дом и взломала двери квартиры. Среди тряпок, грудой валяющихся на постели, отыскали девочку, похожую на ледяную сосульку – тощую, голубоватую, полупрозрачную.

– Неужели она жива? – недоумевали спасатели. – Это очень странно.

– И правда, странно. Кажется, в этом доме вчера арестовали сестер-людоедок? – тихо сказала какая-то женщина. – Как этот ребенок выжил? Наверное, они не нашли ее. Или приняли за мертвую.

Женщины зашептались. Они обсуждали между собой то, что узнали недавно от военного патруля: жившие во второй квартире внизу сестры Зубатовы – толстые, с мучнисто-белыми лицами, напоминающие навозных червей, вышли на улицу и напали на какого-то доходягу, а мимо проезжали военные – они-то и задержали людоедок.

Когда пошли проверить, где живут преступницы, оказалось, что их квартира, словно сорочье гнездо, забита украденными вещами. Сестры Зубатовы, поначалу питаясь падалью вроде мертвых крыс и ворон, перешли затем на кошек и собак, воровали их у хозяев, чтобы съесть; а после, совершенно помрачившись умом, принялись за людей.

По ночам они забирались в квартиры и грабили ослабевших от голода соседей, крали и продавали на рынке вещи и остатки еды. Брезгуя трупами, людоедки предпочитали забивать умирающих и питаться их мясом. В их квартире не выветривался душный трупный запах – они хранили между оконных рам куски тел, завернутые в тряпки, выменивали это мясо на муку и даже продавали его под видом конины.

Женщины из санитарной команды думали, что Галя ничего не слышит – такое равнодушно-усталое было у нее лицо. Но она все слышала, понимала и все знала уже.

Она узнала это еще в тот день, когда состоялась ее последняя встреча с человеком из очереди. И об ужасной судьбе тети Даши – о том, куда и как она исчезла, – Галя догадалась тогда же. Она просто не хотела об этом думать.

Но стоило женщинам из санитарной команды заговорить об этом – и перед Галиными глазами возникло лицо младшей сестры Зубатовой: дверь второй квартиры открылась, и она стояла там, спрятавшись с занесенным вверх топором и такой хищной гримасой на лице, что и без слов все было ясно…

В тот день один людоед помешал другому; человек из очереди погнался за слабенькой девочкой, а угодил на проворных убийц, превосходящих его силой. Людоедки одолели своего собрата, решив его участь ровно так, как он сам задумывал решить судьбу девочки Гали. Он был не первой и не последней их жертвой, этот человек из очереди.