Темная сторона Петербурга

Но все, кто ужинал тем вечером в ресторане, перепугались до крайности.

Чудом никого не задело и не поранило.

Проклятые винты, которые неделю терзал и старательно откручивал сын белогвардейца и, как впоследствии оказалось, — бывший власовец Биддер, удерживали вовсе не крышку сокровищницы, а стержни, на которых крепилась гигантская люстра.

Вероятнее всего, сам «темный гость» Биддер ничего об этом не знал — на то он, в общем-то, и темный.

Куда увели его милиционеры и какие новые приключения в Стране Советов довелось этому негодяю пережить — никто не знает.

Во всяком случае, в «Европейской» его больше не видели.

Возможно, до сих пор где-то в стенах или полах этой гостиницы скрывается ценный клад, припрятанный бежавшим от революции богачом.

Но тот, кто загорится идеей его отыскать, — пусть руководствуется не одними лишь темными хищническими инстинктами. Ибо всегда есть опасность пострадать от недостачи необходимых винтиков.

ЗЕРКАЛО

Станция метро и железнодорожная платформа «Удельная»

— Ну как? Сегодня с уловом, флибустьер? — спросил, смахивая крошки с усов, дед Костя. Он жевал пирожок с капустой и зорко оглядывал ряды Уделки, словно боялся пропустить какое-то важное дипломатическое лицо, которое ему поручили встречать тут, в гуще фланирующей публики.

Пашка Ветлугин коротко глянул на дедовы усы и отвернулся. Барахолка близилась к концу, а день, похоже, выдался пустым, и это не добавляло «флибустьеру» веселья.

Из улова попался было Пашке старинный альбом в бархатном переплете, с фотографиями. Пожелтелые, хрустящие снимки и солидные дагерротипии на картоне, выцветшие, полуслепые. На черно-белых изображениях люди чопорные, как манекены в дорогих магазинах. Пашка долго рассматривал застывшие лица — а вдруг кто-то известный попадется, писатель или поэт? Да пусть хотя бы похожий на кого-то…

Но тетка-владелица заломила такую цену, что Пашка в альбоме немедленно разочаровался.

Весь день Ветлугин бродил по рядам, разглядывая товар, выложенный без стеснения на импровизированных прилавках — газетках, картонках, покрывалах, ящиках и раскладушках.

Всматривался, разглядывая в подробностях какой-нибудь странный пустяк вроде клоуна в колпаке — яркую игрушку из папье-маше, раритет сталинской эпохи. Или мельхиоровый веничек начала века для сбивания пунша в рюмке. Или замысловатый медный ключ от потерянного давным-давно замка неизвестной конструкции.

Иной человек, завидев такое, удивился бы: на что ж могут подобные штуки сгодиться? Разве какой-нибудь Вечный странник-Старьевщик, языческий Бог удачного случая, сеятель хлама и покровитель барахольщиков всего мира, мог бы ответить на этот вопрос. Вот только бескорыстно с этой тайной он не расстался бы…

Пашка Ветлугин рассматривал Уделку — блошку, маргинальный рынок, клуб по интересам или что вам угодно — как собственный охотничий промысел в городских джунглях или даже как пещеру Али-Бабы, еще не откупоренную загадочным словом «сезам» и таящую все свои заповедные сокровища в нетронутом виде.

Комкая в кулаке так и не пригодившуюся пустую авоську, Пашка засобирался домой и уже кивнул на прощание деду Косте… как вдруг ветер донес до него слова:

— Зеркало французское… самого императора.

Обрывок этой фразы разволновал Ветлугина. Он повернул голову, навострил уши и двинулся на сигнал.

Спины, плечи и головы впереди идущих заслоняли ему обзор. Пробираясь в толпе, Пашка чуть не проскочил мимо. Но натренированный за годы фарцовки нюх не позволил ошибиться.

Девчонка в черной куртке и пестрой вязаной шапочке с яркими помпонами чуть в стороне от основного ряда заинтересованно вертела в руках старинное зеркало в резной деревянной оправе.

На первый взгляд зеркало казалось просто очень пыльным. Отражение, проступающее в нем как бы сквозь туман, показало Пашке озадаченное лицо с водянисто-голубыми навыкате глазами и нос-пуговку. Эта девица покупать не станет, решил Ветлугин и подошел, приглядываясь к продавцу.

Тот был с виду типичный «синяк». Нос, напоминающий сливу, уныло нависал над разляпистыми губами и острым, небритым подбородком.

— От прадеда осталось. Прадед мой старовером был, — застенчиво сказал «синяк», шмыгая носом. — Французское, императора.

— Сколько? — спросила девица в вязаной шапке.

— Девяносто.

Девица присвистнула.

— Ну, шийсят давай!

— Ага. Да зеркало-то почти слепое. В него смотреться все равно что в стену!

Девица фыркнула, и помпоны скрылись в толпе.

Пашка перевел дух.

— Слышь, мужик, — окликнул он продавца. — Давай за сороковник, идет?

«Синяк» оглянулся.

— Зеркало французского императора. Наполеона! — строго повторил он.

— Да ладно заливать!

— Заливать?! Во, смотри сюда. — Разобиженный «синяк» ткнул пальцем в какую-то выпуклую деталь на резьбе, украшающей раму. — Видишь? Буква Н и цифра I, римская. Смекаешь?

— Где ты тут «Н» увидал? Я две палки вижу какие-то… Не пойми что.

— Так… потрескалось дерево-то! — возмутился «синяк». Нижняя губа его затряслась. — Старинная вещь.