Темная сторона Петербурга

Не раздумывая, он прыгнул вперед и, вытянув руку, ударил лезвием — слева направо с оттяжкой. Ростовщик дернулся, развернулся, захрипев, ухитрился встать. Кровь хлестнула из разрезанного горла. Вздев руки, старик попытался зажать рану, но пальцы соскальзывали, не слушались его. Выкатив глаза, умирающий подался вперед, навалился на портьеры, цепляясь, накрутил их на себя.

В тиши раздалось злобное щелканье отскочивших одна за другой петель. Долгий стук падения. И звучный хруст переломанных позвонков завершил композицию: все стихло.

Мертвец, съехавши под тяжестью собственного веса вниз по лестнице, лег у первой ступеньки с неестественно вывернутой шеей.

Оцепенев, Ландсберг глядел, что натворили его руки: на залитом кровью полу громоздилась нелепая фигура ростовщика, укутанного в багряный бархат — словно он спасался от внезапной стужи или играл с кем-то в прятки.

— Иван Перфильевич! А вы же мне денежки… забыли дать.

Тяжело дыша, Ландсберг оторвал взгляд от трупа: у открытой входной двери застыла с глупым лицом Дарьюшка в своей цветастой выходной шали.

«Миронтон, миронтон, миронтене, — застучало снова в голове прапорщика. — Миронтон, миронтон, миронтене…»

* * *

Покончив со служанкой, убийца бросился наверх, в кабинет ростовщика, к массивному дубовому бюро, которое осталось стоять распахнутым. Тут хранились все заемные векселя, переписка и расчетные журналы. Обшарив ящик за ящиком, отделение за отделением, Ландсберг пересмотрел каждый клочок бумаги — векселей, подписанных его именем, нигде не было.

Шум в голове мешал как следует сосредоточиться. Вышвырнув из бюро все найденное, озадаченный, он огляделся по сторонам. На деревянной конторке у окна валялись еще какие-то бумаги и в том числе заготовленные для рассылки письма.

Ландсберг пересмотрел конверты. На одном из них он обнаружил свой адрес. Немедленно вскрыв послание, прапорщик нашел внутри и векселя, и все свои долговые расписки, которые выдавал приятелям, делая займы, и — вот неожиданность — письмо Власова своему убийце.

Дрожа, он заглянул в это письмо.

«Итак, Карл Антонович, — писал Власов жестким круглым почерком, — вот и обещанный мною сюрприз к вашей свадьбе.

Возвращаю вам все ваши векселя и расписки. Отныне все сделанные вами долги прощены и вычеркнуты.

Такое значительное событие в жизни молодого человека, как женитьба, не должно омрачаться тягостными мыслями. А я знаю, Карл Антонович, как мучительно было вам переносить стесненное в плане финансов положение.

Так пусть не удивит вас просьба: примите мой дар к свадьбе без условий и возражений.

Буду откровенен с вами. Я прожил жизнь бестолково. Нажив состояние, ничьей души не умел согреть заботой, потомства не завел, да и на службе Отечеству ничем не отличился.

Случались и в моей жизни трудные минуты, и часто думал я, что, буде попался б на моем пути в ранние годы человек, способный понять мои затруднения и бескорыстно помочь мне преодолеть их — возможно, что и жизнь сложилась бы иначе, и не сделался бы я таким мизантропом, каким знают меня люди вот уже долгие годы.

Хочу, чтобы вы знали, уважаемый Карл Антонович, что и в моем возрасте с людьми случаются перемены.

Для благополучия собственной души я намерен предпринять теперь следующее, если вы дозволите мне участвовать в судьбе вашей, как если б вы были для меня сыном. Я выбрал вас именно как наиболее достойного и многообещающего, блестящего молодого человека из всех, известных мне. Узнайте же теперь, что на ваше имя составлено мною завеща…»