Темная сторона Сети (сборник)

Антон бросился прочь по улицам, которые вдруг сделались пустынными. Он не разбирал дороги, вокруг было только белое, белое, белое. Ему казалось, он умер и лежит там, возле подъезда Сони, а это не улица, а лишь воспоминание о ней, ее фантом, белизна которого вот-вот сменится разложением и тьмой.

Он очнулся, сидя на кровати в своей комнате. На ботинках таял снег, и крупные капли катились на ковер. Рядом, у ног, как преданный пес, лежало скомканное пальто. Рука чесалась невыносимо, Антон размотал пропитанный кровью бинт и отшвырнул его прочь.

В углу заскребло. Антон поднял глаза.

Он стоял у стены. Теперь было ясно, что это всего-навсего ребенок. Больной ребенок с огромной лысой головой, удивительным образом не падающей с тощей шеи. Его рубашка и джинсы были изляпаны грязью и белой паутиной, а на ноге висел обрывок веревки.

«Свободен!» – пришла откуда-то ликующая мысль. Совсем чужая, словно кто-то закричал внутри головы.

Человечек толстым желтым ногтем процарапал обои, оставляя глубокую борозду с рваными краями. Вся стена была покрыта такими царапинами, некоторые из которых оказались буквами, которые должны были, по-видимому, складываться в слова, но никак не складывались, другие были картинами: собака, человек, дерево, дом.

– Уходи, – сказал ему Антон. – Третьего раза не было!

Уродец обернулся. Только теперь, глядя на то, что было его лицом, Антон испугался. Он закричал и вскочил с кровати, но ноги не слушались. Он упал на ковер, обхватил голову руками и начал повторять себе: «Не смотри, не смотри, не смотри, не смотри…» Лишь в этом было спасение.

Он слышал тяжелые шаги, под которыми стонали и прогибались половицы.

– Я не смотрел его! – выпалил Антон на последнем дыхании.

«И не посмотрю!»

Он уцепился за эту мысль, заставил себя подняться, ожидая, что в любой момент почувствует прикосновение холодных рук, которые…

«Нет-нет, не думай!»

Вслепую он нашарил на столе ноутбук, подбежал к окну, распахнул его и швырнул компьютер навстречу холодному ветру.

Пришелец заорал. Его голос, который раньше лишь чудился, теперь был тут, отражался от стен и резал, впивался в уши, но звук слабел по мере того, как комната наполнялась холодным чистым воздухом.

Антон стоял, держась за подоконник, и улыбался.

– А я победил! – сказал он почти весело. Он знал, что человек не подойдет: разве сможет он предстать перед этим светом и этой белизной? – Сможешь?! – спросил Антон срывающимся голосом. Его душил рвущийся наружу хохот.

Все было так просто, что и ребенок мог бы понять.

Рука чесалась уже меньше, видимо, воздух и свет исцеляли ее, и, чтобы ускорить процесс, Антон выставил ее наружу.

– Вот и рука теперь не твоя! – Он уже почти не мог удерживаться от смеха. Рома и Соня умерли, а он победил. – И ноутбук не твой! Слышишь, урод?

Антон забрался на подоконник и замер, глядя вниз на спокойную белую землю. Где-то в пальто зазвонил телефон.

«Похороны в одиннадцать», – вспомнил он, и эта мысль показалась ему настолько смешной, что он больше не смог сдерживаться и расхохотался так громко, как не смеялся никогда в жизни, и чудовище присоединилось к нему лающим смехом идиота.

Внизу собрались какие-то люди, они махали ему. Они что-то кричали. Среди них, держась за руки, стояли едва различимые фигурки. Соня и Рома. Как в детстве, когда они звали его погулять.

– Я сейчас! – крикнул им Антон и, все еще смеясь, шагнул вперед.

Дмитрий Козлов Агарес

© Дмитрий Козлов, 2015

Санитары оставили накрытый простыней труп и удалились. Витя глубоко затянулся и потушил сигарету в стаканчике с дрянным недопитым кофе из автомата. Вообще-то в «анатомке» было запрещено курить, но в столь поздний час, когда здесь оставались только они с Гурским, правила можно было соблюдать не слишком строго.

– Так-так… – с хлопком натянув латексную перчатку на ладонь, усмехнулся Гурский и посмотрел на мертвеца. – И чье же бренное тело теперь будут дырявить скальпелями студентики?

Витя вздохнул и посмотрел в окно, за которым в темноте громыхал жестяными карнизами ливень. Холодный яркий свет потрескивающих люминесцентных ламп резал глаза. Тоска вдруг навалилась невидимым многотонным валуном. Захотелось все бросить и навсегда уйти из этого пропахшего формальдегидом, забитого банками с органами и обезображенными от бесконечных студенческих штудий телами царства смерти.

Поежившись от холода, проникавшего сквозь старые рассохшиеся рамы и источаемого самими толстыми каменными стенами здания мединститута, Витя побрел к телу. Он думал о студентах, которые наводнят секционные залы утром; их веселый, жизнерадостный галдеж эхом разнесется под высокими, вечно скрытыми в тени сводами старых коридоров; отразится от посеревшего кафеля и ненадолго прогонит отсюда унылую погребальную атмосферу. Но лишь до вечера, когда стихнет гулкое эхо шагов самых стойких зубрил, спешащих на последнее метро, и останутся только санитары-уборщики да они с Гурским.