Темная вода

– Русалки, – закончил за него Чернов. Хотел сказать совсем другое, но вот… вырвалось.

…Почти год после исчезновения мамы Вадик прожил с бабушкой в Загоринах. Как прожил, сейчас и не вспомнить, хоть на тот момент ему уже исполнилось десять лет. По сравнению с Ниной он был уже взрослым парнем, и вот, поди ж ты, не помнил. Словно бы кто-то вырезал из его жизни целый год вместе со всеми его детскими воспоминаниями. Или это защитная реакция на боль потери? Как бы то ни было, но с бабушкой, маминой мамой, он прожил еще почти год, а потом бабушка спешным порядком вызвала в Загорины отца. Собственного отца Чернов тогда увидел в первый раз. Родители развелись вскоре после его рождения и отношений не поддерживали. Во всяком случае, ему так казалось. И вот одним туманным летним утром отец появился на пороге бабушкиного дома. Он был здоровый, широкоплечий и бородатый. Тогда ему было почти столько же, сколько Чернову сейчас. Ранний брак, раннее отцовство…

У них так и не сложилось по-настоящему теплых отношений, но они оба старались. Каждый по-своему. Отец не отдал его в детдом. Учил, кормил, одевал ровно восемь лет, до совершеннолетия, а потом просто протянул конверт с деньгами и попросил уйти. Новая жизнь. Новая женщина. Новый ребенок. Ты должен меня понять, Вадик. Он никогда не называл Вадима сыном. Может, не хотел привязываться сильнее, чем того требовал отцовский долг.

Тогда Чернов его не понял и от денег, разумеется, отказался. Но отец сгреб его в охапку, силой сунул конверт в карман джинсовки и силой же вытолкал за дверь. С тех пор они больше никогда не виделись. Денег в конверте хватило на то, чтобы продержаться на плаву полгода. К тому времени Чернов уже учился в медицинском. Днем учился, а ночами подрабатывал в больнице санитаром. Спустя еще три года он устроился на «Скорую», уже не санитаром, а фельдшером. Было тяжело, но Вадим справлялся, ему даже хватало времени и сил на мечту, на то, чтобы ассистировать на операциях и брать ночные дежурства в травме. После распределения он остался работать в том же отделении. Сначала простым ординатором, потом заведующим. К слову, самым молодым заведующим за всю историю больницы. Так уж вышло, так уж ему повезло. Про «повезло» шептались в стенах клиники. Может быть. Чернов не спорил. Ему было некогда – он пахал.

С Гришаевым они познакомились лет семь назад. Его привезли в приемный покой после автомобильной аварии – ломаного-переломаного, умирающего. Наверное, Гришаеву тоже повезло, что той ночью дежурил Чернов. Во всяком случае, Гришаев считал именно так и был признателен за спасенную жизнь и сохраненные руки-ноги-хребет. А признательность Гришаева, как выяснилось, дорогого стоила. Оказалось, что он человек, способный решить любую проблему. Он владел информацией. И слово его имело вес. Такой вес, что, когда Чернов решился основать собственный медицинский центр, одной только рекомендации Гришаева хватило, чтобы инвесторы выстроились в очередь. На все остальное хватило самого Чернова. Пахать и зарабатывать бабки ему было не привыкать. Обычное дело, ничего особенного. Просто пахать теперь приходилось в разы больше, но и бабок тоже получалось больше в разы. Чего уж там…

А с Гришаевым они с тех самых пор приятельствовали. Виделись редко, чаще только по делу, но каждый из них знал – случись что, помощь придет незамедлительно. Хоть «Скорая», хоть финансовая, хоть просто товарищеская.

Деньги, кстати, Чернов отцу вернул с процентами, переслал с курьером и закрыл этот гештальт. Тогда думалось, что одних только денег и любимого дела достаточно, чтобы стать счастливым. Вот только денег и работы становилось все больше, а счастье никак не наступало. Может, справиться с пустотой и одиночеством ему помогла бы бабушка, но бабушка ушла, когда Чернову исполнилось двенадцать.

Помнится, в тот год Вадим сбежал в Загорины из лагеря, в который на все лето определил его отец. Почти сто километров проехал на попутках. На что надеялся? Да ни на что! Просто пустота внутри сделалась совсем уж невыносимой.

Он приехал как раз вовремя, чтобы попрощаться. Бабушкин дом пропах болью и сердечными каплями, а старый комод был похож на алтарь. Фотографии мамы, фотографии самого Вадима – совсем маленького и уже повзрослевшего. Оказывается, отец отправлял бабушке его фото. Отцовский долг, как он есть…

Там, у постели умирающей бабушки, в доме, где прошли его самые счастливые годы, Вадима накрыло первый раз. Это была такая жуткая, такая неизбывная тоска о несбыточном! О детстве, которого его лишили! О маме, которую у него отняли!

Он прожил с бабушкой три дня, до самой ее смерти. Он держал ее за руку и, затаив дыхание, прислушивался к ее последним словам. Утром четвертого дня за ним явился отец в сопровождении участкового милиционера.

Остаться на похоронах бабушки отец Вадиму не позволил, наверное, в наказание и назидание. Но оставил денег соседке бабе Глаше, чтобы присмотрела, помогла с погребением.