Темная волна. Лучшее 2

– Мама рассказала мне, что отец хочет убить Вадика. Попросила поговорить с ними обоими. Отца уговорить одуматься, а Вадика, в случае чего, предупредить. Чтобы он сбежал, например. Она умоляла и каялась. Очень переживала. Я даже поверил, хоть в тот вечер мама была очень пьяна. Пошел к отцу, спросил – правда ли, что налепетала мне мама? И знаешь что? Он потер свою вспотевшую лысину ладошкой, ты знаешь, он любит так делать, и сказал, что всё, конечно, правда, но уже поздно. Вадика пару часов до этого вывезли в лес, да там и оставили с дыркой в затылке и присыпанного осенними листьями.

Николай поперхнулся, вспоминая, как у отца раскраснелись щеки, пока тот объяснял сыну, что не позволит никому – слышишь? – трахать жену! Позволил ведь, и не один раз. Даже здесь, в Вышивках, Николай был уверен, мама уже искала кого-нибудь подходящего. Сторожа, банщика, терапевта, кого угодно.

Он услышал, как за спиной отворилась дверь. Катенька страшно закричала. Николай поморщился и продолжил чуть громче, чтобы было слышно.

– В общем, дорогая, это было очень неприятно. Убил моего лучшего друга из-за мамы. А она не то, что не одумалась, а продолжала. С того момента, как я разговаривал с папой в его кабинете, когда он… когда он сказал, что это не мое дело и мне нет смысла даже заикаться в дальнейшем о своих друзьях… я, понимаешь, многое переосмыслил…

Николай развернулся в тот момент, когда Катенька перестала кричать. Её как раз разорвало изнутри сотнями маленьких острых заноз – кривых и прямых, длинных, коротких, раздвоенных, с щербатым и тупым кончиком. Разных.

Секунда – и они вырвались на волю. Катенька превратилась в окровавленного ежа, с которого внезапно содрали кожу. Капли крови упали Николаю на лицо.

В дверях на животе лежал отец – пока еще живой, но тоже окровавленный, ослабевший. Занозы лезли сквозь кожу на его голове, новые замечательные волосы.

– Доброй ночи, пап, – ухмыльнулся Николай. – Классный коттедж, ты был прав. Идеально подходит для меня.

Папа с трудом поднял голову. Вместо глаз торчали пучками занозы. Грязная сукровица стекала по щекам. Занозы резкими толчками вываливались из глазниц и падали на деревянный пол, сливались с ним, исчезали.

– Не соврала бабка, – пробормотал Николай, с интересом разглядывая, как занозы испещряют лицо отца изнутри.

Интересно, он был еще жив? Чувствовал боль? Надеялся ли на что-то? Николай надеялся, что чувствовал.

* * *

Перебравшись через забор, Слава торопливо пересек заснеженную лужайку, оббежал неработающий фонтан и затаился в тени под козырьком сарая. Горкой лежали дрова, у стены кто-то прислонил совковую лопату.

Что дальше? Вывести людей, уничтожить дом. На словах – просто, а на деле? Родители отыскивали и убивали лесных чудищ в их среде обитания, где других людей днем с огнем не найти. Глубокие леса, заброшенные деревни, забытые лесные домики и избы – вот их вотчина. А здесь, среди поселка, да еще в жилом доме, что они забыли?

Отец рассказывал, что чудища стали осторожнее, чем сто или даже пятьдесят лет назад. Раньше они заманивали людей неведомыми тропами к себе в логово и там медленно, с наслаждением пожирали их плоть, впитывали кровь, смешивая с древесными соками. Но люди научились бороться, стали нападать сами – и чудища ушли в непроходимые чащи. Лучше быть голодным, чем мертвым. А в последнее время они вообще перестали напоминать о себе. Слава думал, что чудищ больше не осталось. Не на этой земле. Искал тщетно, выглядывал, но не находил даже признаков.

Однако же…

Он подошел к освещенному окну. Сквозь небрежно задернутые занавески увидел кровь на стенах, мертвую женщину на полу. Не сразу узнал в изуродованном теле хозяйку дома, Варвару. Из нее торчали занозы – дрожащие кончики, налитые красным, смотрели точно вверх. Чудища вкушали трапезу.

Спасти бы хоть кого-нибудь…

Слава заторопился, обогнул дом, уже не скрываясь особо. На ходу вытащил из рюкзака охотничьи спички, плотный пакет, завязанный на узел. Привычный аромат горючей смеси коснулся ноздрей.

Взбежал на крыльцо, толкнул легко поддавшуюся дверь, и в людской наткнулся на того самого мужичка в шапке-ушанке, который в прошлый приезд расчищал снег вдоль забора. Сейчас вместо лопаты в руках у мужичка был топор. Развернувшись, мужичок выставил перед собой руку с раскрытой пятерней, останавливая. Грозно замахнулся топором.

– Низзя!

От доброжелательной улыбки не осталось даже намека.

Слава по инерции сделал шаг в его сторону – топор поднялся выше. Пришлось остановиться.

– Послушайте! Мне надо пройти, надо вытащить тех, кто еще не умер. А потом сжечь тут все. Только так можно их вытравить, этих тварей. Обработка огнем, понимаете? Дайте пройти.

– Низзя, – повторил мужичок и осклабился. – Рано ишшо, товарищ доктор. Погодите. И вообще, не место вам тут, не ваше это. Уходите.

– Что рано? Что не моё?