Лес наполнился воем и хохотом. От ярости, боли и страха наконец-то пробудился зверь. Вырвался из человеческого тела и завыл. Подкрадывавшаяся из темноты нечисть отпрянула. Казалось, что на охоту вышли все монстры, населявшие страницы страшных русских сказок. И все же когда-то они были людьми. На некоторых еще болтались обрывки одежды. У других при звериных телах оставались человеческие лица. Значит, не все пропавшие в Кривом лесу болтались на деревьях, кто-то из жертвы превратился в охотника.
Игорь отбивался когтями, рвал клыками. Когти застревали в ребрах, ломали кости, теплые дымящиеся внутренности разлетались в стороны. Волкодлак рвался к все еще кричавшей Джинджер.
Тварь, склонившаяся над девушкой, воняла болотом и напоминала помесь бульдога с жабой. Не тратя времени на раздумья, Игорь снес ему голову ударом лапы. Схватил Джинджер, перекинул через плечо и бросился прочь. Этот бой нельзя было выиграть, пришла пора спасаться бегством.
Впереди замаячили знакомые строения пионерского лагеря и площадка, окруженная менгирами и деревянными идолами. С флагштока все еще свисала шкура волкодлака. Стоило вбежать в круг, как шум стих, нечисть сомкнулась вокруг поляны плотным кольцом. Игорь сбросил с плеча Джинджер. Девушка глухо застонала у его ног.
Монстры не переступали границу древнего капища.
Игорь замер, приготовившись к нападению. Все чувства обострились до предела. Живот скрутило от голода.
Игорь зарычал, голод стал нестерпим. Джинджер застонала, приподнялась на локтях, посмотрела по сторонам. Задохнулась от подступившего к горлу крика. Подняла взгляд на Игоря. В ее глазах он видел ужас и понимание.
Когти располосовали куртку в два счета. Джинджер цеплялась за обрывки, пытаясь спрятаться за ними, как ребенок за молитвой.
Джинджер отбивалась, выдирала шерсть из шкуры, пинала окровавленными ногами, но что могла женщина сделать против голода волкодлака?
Игорь несколько секунд помедлил, а потом впился клыками в ее бедро. Кровь была соленой и сладкой, а мясо нежным. Джинджер закричала. Игорь разжал челюсти, зарычал и бросился за границы капища, в завывшую толпу нечисти.
Под закрытыми веками скользили кровавые круги. Обнаженную кожу холодил ветер, тело ныло. Бедро нестерпимо болело. Джинджер открыла глаза. Солнечный свет лился на заасфальтированную площадку через сплетение кривых ветвей.
Джинджер встала, тело отозвалось новой волной боли. В спине что-то хрустнуло, руки и ноги слушались плохо. Под коркой засохшей грязи и крови ныли шрамы, самый страшный был на бедре. Плохо сросшиеся мышцы слушались с трудом. Она огляделась по сторонам. Никаких идолов и камней, только кривые сосны и флагшток, с подтеками засохшей крови. На земле белели разбитые кости. Черепа вглядывались в переплетение ветвей пустыми глазницами. Лагерь накрыла свинцовая тишина.
Последнее, что помнила Джинджер, – как Маршалл укусил ее, а после все тонуло в вязких черных водах Леты.
Из леса слышался щебет птиц.
Джинджер подобрала окровавленную куртку и надела, все лучше, чем ходить голой.
Иглы кололи босые ступни, ноги слушались плохо, голова кружилась, но Джинджер шла вперед. Рано или поздно она выйдет к трассе, попробует остановить попутку, наплетет про ограбление с изнасилованием, может быть, даже приведет полицию в заброшенный пионерский лагерь.
Внутри была пустота. Все чувства и желания умерли, оставив во рту привкус тлена.
Рядом раздался хруст. Птицы вдруг замолчали.
Джинджер остановилась. Дрожь пробежала по телу. От картины, представшей перед ней, хотелось завизжать.
В тонкую стройную сосну вцепился жесткими пальцами старик, древний как мир. Он облизывал ствол и глодал его беззубыми деснами. Дерево стонало и изгибалось, будто хотело вырвать корни и убежать. Но могло, только ломая собственную природу, искривлять ствол, в тщетных попытках избежать соприкосновения с осклизлыми деснами и ядовитой слюной.
Длинные волосы старика устилали землю, сплетаясь с корнями.
Боясь привлечь внимание, Джинджер отступила, затравленно огляделась по сторонам. Они были повсюду, мужчины и женщины, совсем еще дети и глубокие старики. У всех седые, выбеленные веками волосы, доходящие до земли, сросшиеся, спутавшиеся между собой.
Они с жадностью глодали стволы, пили их соки, вгрызались в нутро, заставляя деревья танцевать.
На некоторых деревьях висели люди, корчившиеся от боли. Хозяева Кривого леса, пили их кровь, вылизывали разверстые раны, с чавканьем и причмокиванием.
Дневной свет померк, сменившись багровым тлением луны. Из чащи донесся хохот и плач.
На соснах трескалась кора, деревья кричали от боли, черная вязкая смола капала на скрытую волосами землю. Среди волос сверкали иглы.