Темная волна. Лучшее 2

Джинджер поняла, что одновременно плачет и смеется. Мечты всегда сбываются не так, как хочется. Исполнилось ее запрятанное под слоями ненависти и злости желание обрести настоящий дом и семью.

Теперь ее дом Кривой лес, залитый кровавым лунным светом, хранимый пращурами, осколками сожранной временем веры.

Она дочь, сестра, жена Рода.

Внутри просыпались жажда и голод.

Между двумя кривыми, обглоданными и высушенными соснами висел волкодлак. Лапы привязаны к стволам туго натянутыми веревками, сплетенными из волос. Его тело напоминало Х-образный крест, как на картах с сокровищами. Он и было сокровищем, спрятанным в Кривом лесу для нее.

Лоскуты содранной с волкодлака шкуры валялись вокруг, кровь стекала по обнаженному мясу на землю, невидимую от сплетения волос и игл.

Волкодлак еще был жив. Деревья и веревки скрипели, когда он дергался, стараясь вырваться. Джинджер подошла и дотронулась до его груди. Мясо было скользким и горячим. На пальцах осталась кровь. Джинджер слизала ее.

Маршалл, Рихард в красном платье, Игорь…

Имена нашептал умирающий ветер. Чавканье и причмокивание смолкли. Пращуры замерли, выжидая, когда она присоединиться к вечному пиру. Джинджер припала губами к мясу и откусила. Волкодлак задергался. Она поглощала его плоть.

Ее волосы белели и отрастали, спускались до земли, сплетаясь и срастаясь с волосами пращуров и Рода. Она жадно проглотила мясо и отошла от умиравшего Игоря. Вместе с именем человека она вспомнила боль от укуса и тепло, заструившееся по венам.

– На хрен такую семью, – прошептала Джинджер.

Превращение не заняло много времени, волкодлака в ней теперь питала сила Рода.

В багровом свете никогда не заходящей луны седая шерсть казалась облитой кровью. Сила и ярость разгорались внутри. Сначала она натешится с телами, а потом позаботится о душах. Разорвет плоть и сломает иглы.

Волчица завыла и начала свой танец среди деревьев.

Разлом

Чернота вдруг исчезла. Ощущение не было похоже на пробуждение ото сна, когда сознание, крадучись, возвращало Яни окружающему миру. Тогда мальчик лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к скрипу половиц, звону горшков и тихим причитаниям матери, хлопотавшей у очага. Сейчас все было по-другому, мир просто появился. Мальчик не помнил, что открывал глаза. Мгновение назад его как бы и не было вовсе, а теперь Яни смотрел на крупные острые звезды, мерцавшие высоко в небе. Свод перечеркивали костлявые черные ветки. На одной, широкой и разлапистой, поблескивал снег. На другой, скрюченной и бугристой, замер дубовый полуистлевший лист, покрытый инеем. Ободок из крохотных льдинок серебрился в отблесках звездного света.

Яни хотел посмотреть, где он, попытался поднять голову, но не смог. Руки и ноги тоже не слушались. Повести глазами и сомкнуть веки не получалось, мальчик лежал, таращась в небо, чувствуя, как сохнет и стекленеет оболочка. Потом, когда ему удастся их закрыть, глаза будет сильно щипать и придется их долго тереть.

«Это сон, – думал мальчик. – Странный и неприятный сон. Созвездия на небе чужие. И звезды неправильные».

В мире Яни звезды – ярмарочные булавки с хрустальными бусинами, пришпиленные к небесной ткани рукой Владычицы сущего, сотворившей мир из вечного мрака. Даже в горах мальчик не видел, чтобы они были такими выпуклыми и живыми. Казалось, что светила огрызаются на окружающую их тьму, откусывают и сжигают невыносимо ярким светом оторванные от ночи куски. Вдруг одна звезда погасла; на ее месте появилось черное и густое пятно, оно всасывало в себя свет ближайших звезд и самый мрак, становясь больше и глубже. Яни испугался, что пятно затянет и его, а потом понял, что движется.

Он лежал на спине на чем-то жестком и бугристом. Мальчик слышал, как у повозки скрипят колеса. Пахло зимним лесом, острым, холодным и чужим. Желание осмотреться (проснуться!) стало невыносимым. Яни напряг мышцы, еще чуть-чуть, немного, вот так… голова оставалась неподвижной, лишь слегка кивала и поворачивалась, послушная покачиваниям повозки. Он ничего не слышал, кроме скрипа. В лесу не ухали совы, не крались звери, даже деревья не перешептывались о чем-то своем. Деревья над его головой сомкнулись, почти закрыв небо. Свет едва просачивался сквозь сплетенные ветви осокорей и дубов; совсем исчезал, когда повозка, хромая, пробиралась под невообразимо высокими кедрами.

«Куда меня везут? Кто правит лошадьми?» – он не слышал ни фырканья, ни ржания, ни стука копыт, казалось, повозка катится сама по себе.

Во рту пересохло, хотелось пить. Яни попытался сказать что-нибудь, позвать на помощь, спросить, что происходит, но говорить он не мог.

«Что со мной? Как я сюда попал? Мамочка, мне страшно, мамочка… Заткнись, щенок! Не скули, как обоссавшаяся девка!» – Яни попытался успокоиться, вытащить за пятнистый скользкий хвост последнее воспоминание, но мысль исчезала под толщей абсолютной черноты. Мальчик помнил, что его имя – Ян. Это мама ласково кличет «Яни». Он живет в деревне Воловий след у подножия Млечных гор. Все остальное тонуло во мраке, густом и плотном, как снег, окутавший этот лес.

* * *