Темная волна. Лучшее 2

Яни знает: мертвецов нельзя придавать ни одной из стихий. Нельзя сжигать, как делают в королевстве двух сезонов. Нельзя съедать, как заведено у горцев. Покойников относят к вратам у дороги мертвых. За телами приходит Возница, чтобы отвезти к Разлому между мирами. Говорят: давным-давно, когда мир был еще молод, один юноша так боялся смерти, что отрекся от Владычицы сущего и дарованного ею покоя в вечной тьме. Он обратил свои мольбы к существам, что обитают за Разломом между мирами, и пообещал отдавать им тела всех своих потомков, если ему даруют вечную жизнь.

Века и тысячелетия дочери Владычицы сущего приходят за душами умерших, чтобы помочь им слиться в безвременье с вечной тьмой, с покоем первозданного мрака. За всем душами, кроме потомков Возницы, народа Яни. Никто не знал, что ждет за Разломом. Иногда мальчик думал, что там испепеляющий, ужасный белый свет, разрушающий гармонию абсолютной тьмы. В кошмарах он видел как тысячи мертвецов, окутанные сизым туманом, выползают из Разлома, чтобы пожрать сущий мир. Видел себя среди них, бледного, холодного, черными гнилыми зубами впивавшегося в кровоточащее сердце сестры. Тяжелыми ночами поздней осени ему снилось, что Возница забрал его еще живого. В тех снах, Яни ждали острые клыки безымянных монстров, жадно раскрытые пасти и языки в гнойных язвах, которые облизывали его кровоточащие раны, а он все чувствовал и кричал.

* * *

Ноги и руки скованы жестоким, колким морозом. Оставалось только лежать, прислушиваясь к лесу и собственному телу. Мальчик прислушивался. Живот царапала грубая ткань, на рубашке что-то засохло.

«Рвота? Правильно, я же отравился грибами, а теперь парализован. Возница ошибся. Надо ему рассказать, дать понять, что я жив. Как?! Говорить не могу. Надо пошевелиться, поднять руку. Он увидит. Отпустит», – Яни напряг все силы, ему показалось, что указательный палец на правой руке закололо, защипало. Оцепенение проходило, слава Владычице.

Повозка выехала из-под тени огромного разлапистого кедра. Мерцающий свет залил повозку и огромную птицу, сидевшую на животе Яни. С маленькой сухой и покрытой мелкими перышками головы, скованной железными, ржавыми обручами, на мальчика смотрели огненно-красные злые глаза. Жесткий черный клюв щелкнул, сомкнувшись на его пальце, – разорвал мясо, раздробил кость. Птица сглотнула, удовлетворенно зашипев, и резко склонилась над лицом Яни. Замерла, выбирая кусочек вкуснее.

«Она же выклюет мне глаза! Помогите! Мама, Ведрана!» – мальчик почувствовал, как быстро забилось его сердце.

Повозка дернулась на очередном ухабе, клюв стукнул Яни в лоб. Птица промахнулась. Недовольно зашипев, откинула голову, готовясь нанести следующий удар. Еще раз! Глаз, растекшийся желтоватой жижей, исчез в черном клюве. По щеке Яни сползал комочек свернувшейся крови, а лежавший рядом мертвец смотрел в ночь пустыми глазницами. Завидев что-то интересное в лесной чаще, птица развернула крылья, обдав Яна трупным смрадом, и взлетела.

Положение головы мешало Яни увидеть изувеченную ладонь, где вместо указательного пальца торчал неровный огрызок. Боли он не чувствовал.

«Не рвота – кровь! Моя кровь, из раны на животе. Он зарезал меня… Кто? Не помню, высокий, злой… Глаза у него красные, кровью налитые. Мама обнимает меня, лицо разбито, глаз почти не видно, волосы растрепаны. Зажимает рану, все повторяет: зачем? Хочу ответить: он делал больно тебе и Ведране… Ведрана? Где Ведрана? Не вижу. Мама просит меня не умирать. Умирать и я не хочу. Хочу сказать: все хорошо. Но кашель мешает. Он не должен был. Не должен. Хрип. Рядом лежит, схватившись за живот, между сцепленных рук видно, как в животе ворочается… Змеи? Пиявки? Я хотел, что бы он мучился, кричал так же громко, как кричала Ведрана. Он. Кто же это? Кто?»

Мальчик пытался рассмотреть, но все было черным и грязным, лица мужчины он не видел, только бороду, ухоженную каштановую бороду, такую как у отца.

«Но отец умер. Не вернулся с войны», – мысли путаются, в памяти всплывают нарисованные медовыми красками картинки. Яни на руках у высокого сильного мужчины смотрит вдаль, как бархатные от зелени горы с сахарными вершинами подпирают нежно-голубое небо. У очага отец точит прадедовский меч, по металлу бегут черные узоры. Руки у него сильные, мозолистые, на коричневой дубленой коже белеют шрамы. Суровый мужчина уходит по дороге, ведущей к горам, туда, где льется кровь, где кричат женщины и старики утирают соленые, горькие слезы.

Нет, его отец не может быть тем черным человеком, он любит Яни, Ведрану и маму.

* * *

Повозка остановилась, Возница тяжело спрыгнул на землю. Снег под его ногами захрустел. По правую сторону повозки, у самой дороги, рос могучий клен. Закованные в лед листья переливались червонным золотом. Коры на дереве не было, на обнаженной сырой багровой древесине в безмолвной агонии застыли лица. Не людей – народа более древнего и мудрого, чье время истекло задолго до рождения Владычицы сущего.

Впереди раздался рев, перешедший в полный боли и отчаяния вопль, сменившийся треском ломаемых костей и разрываемого мяса.