Темная волна. Лучшее

Женщина вскрикнула, потеряла равновесие, полетела спиной в пролет — а Саню мужчина перехватил, отбросил — сильный оказался. Саня завалился на бок, головой впечатался в стену. Пришел в себя как и был — на койке, накрытый. Над ним стоял этот, Юрий Петрович, ждал, пока Саня очнется.

— Марина сломала ногу, — сказал он, зло присвистнув на «с» — сссломала. — Ты лишил моего ссына лучшего хирурга в этой ссраной сстране. Твоей ссудьбы это не изменит — ты мой, я на тебя охотился, я тебя купил, понял? Загнал, как медведя, всё. Марина будет ассистировать, но восемь часов не простоит, так что шансы моему Вите ты понизил. За это я с тобой буквально сделаю то, что фигурально делаю со своими подчиненными. Кожу живьем сниму, ссука. Эй ты, как там тебя, Михаил? Телефон нашел свой?

— Да я его, по ходу, в машине оставил, — ответил нервный молодой голос. — У меня там кармашек с зарядкой…

— Начинай, — прервал его Юрий Петрович. — Обезболивание — по минимуму, чтобы не скопытился, но прочувствовал.

— Прости, чувак, — сказал Мишаня, подходя к кровати, — не повезло тебе.

И потихоньку, склонившись к самому его уху: «Я нормально обезболю, не ссы. Хотя…» Он вздохнул и выпрямился, звякнули инструменты, зажужжал какой-то прибор, как электробритва — только не брить же его собирались? На Санино лицо натянули маску. Он попытался не дышать, продлить ясность мысли хоть на несколько секунд, отсрочить пытку… Вдохнул — и тут же реальность проросла черными пятнами, они лопались, как нефтяные пузыри. Его повернули на бок — безвольного, опять не властного над собственным телом. Что-то холодное коснулось кожи на спине, потянуло, взрезало, ушло под поверхность. Стало горячо, и холодно, и тошнотворно — тело всегда знает, когда его разрушают. Жужжание усилилось, холод двинулся вниз по спине. Больше всего на свете Сане захотелось оказаться сейчас в черном трамвае, но как он ни пытался расслабить сознание и скользнуть туда, в теплое неведение под ровный стук колес — не получалось, он был здесь, полностью здесь, с каждым сантиметром срезаемой лезвием дерматома кожи.

О

— Сказал — нет! — Олька с оттяжкой пинала колесо Марусиного лендровера. — Телефон пробил по номеру — какой-то Михаил Дронов, числится в медакадемии. Дом принадлежит Каренину, тому самому, кто его не знает. Вот и Федотов знает прекрасно, и вся полиция, и никто туда не сунется без фотки отрезанной Саниной головы у этого Каренина в руках. Да и то скажут — фотошоп!

Олька чувствовала, как глаза горят слезами ярости — едкие, они жгли невыносимо.

— Он сказал — может, этот Дронов — мой поклонник с сайта знакомств какого-нибудь, прислал мне, куда ехать на свидание… Он сказал — с Саниной любовной нечистоплотностью… так и сказал: нечистоплотностью! — он вполне мог куда-нибудь в Крым свалить с очередной любовницей. Он сказал…

Олька разрыдалась, Маруся обняла ее, погладила по голове, как маленькую.

— Садись в машину, — сказала. — Можно было на фамилии «Каренин» сразу разворачиваться и оттуда уходить, и так все ясно.

Двери захлопнулись, но Маруся не заводила мотор, сидела с ключами в занесенной руке, думала.

— Его сын сильно пострадал в пожаре, помнишь, восьмого марта клуб горел в Советском? Когда они все свечками оформили, кретины. Пятнадцать погибших, самого Каренина сын единственный обгорел сильно. У него еще и с сердцем что-то неладно было с самого детства…

Олька подняла на Марусю злые глаза. Она поняла. Открыла рот, чтобы выругаться — грязно, от ада до облаков в небе все обложить трехэтажно, как никогда еще не ругалась, — и тут же закрыла, потому что в окошко постучал капитан Федотов, который тоже был бы в приготовленной фразе упомянут.

Маруся опустила стекло.

— Так-так-так, — сказал капитан, щуря голубые глаза в рыжих ресницах. — Вот это да, девочки. Отринув низкие чувства, объединились для достойной цели?

— Чего вам? — резко спросила Маруся.

Федотов посмотрел серьезно.

— Я что вышел сказать-то, чтобы без ушей лишних… Я вечерком съезжу, сам. Неофициально. Я сегодня до четырех, местоположение это ваше недалеко от Дубовки… — он моргнул, — ну, за пару часов управлюсь. Погуляю, принюхаюсь… Если что, завтра-послезавтра с операми съездим. Тут дело деликатное, тут не алкоголик дядя Федя в центре странных обстоятельств. Сами понимаете, Ольга Николаевна. И вы, Мария Васильевна…

Олька кивнула — коротко, все еще давясь своим невысказанным проклятием. Маруся вставила ключ зажигания, повернула.

Федотов покачал головой.

— Не вздумайте, — сказал он твердо. — Девочки, пожалуйста, не лезьте. Маруся, вам надо сидеть на попе ровно и думать о ребенке. Оля, а вам надо… просто сидеть на попе ровно.

Маруся выжала сцепление, повернула руль и выехала со стоянки за ОВД. Федотов остался стоять, достал сигареты, закурил, качая головой — Олька видела в зеркале.

— Открой бардачок, — сказала Маруся.

В бардачке лежали пистолет и розовая продолговатая коробочка с кнопками.

— Это тазер, электрошокер, пятнадцать миллионов вольт, — сказала Маруся, не отрывая глаз от дороги. — И красивенький. А пистолет — фантом, травматика. Я хорошо стреляю.