Темная волна. Лучшее

Тяжело дыша, за разогнутыми дверями стояла девочка в мужской куртке до колен. Ее руки кровили, но Саня поверить не мог, что маленький ребенок только что разворотил крепкую стальную конструкцию. Пресекая его сомнения, девочка рванула на себя остаток левой створки и та с жалобным пневматическим вздохом упала в грязный снег.

— Выходишь? — спросила девочка.

Саня поднялся, наполняясь тяжелым предчувствием, что спокойное путешествие подошло к концу, что предстоит нечто болезненное и трудное. Девочка смотрела синими глазами, по рукам ее стекала кровь, и Саня шагнул из вагона в снег, тут же провалился по щиколотку.

— Иди за мной, — сказала девочка и нырнула за гаражи.

Она не проваливалась в снег, бежала босиком, легко. Саня бросил последний грустный взгляд на трамвай — тот стоял пустой, из него веяло теплом, там было чисто и спокойно. Поперек рельсов перед вагоном лежала нога робота, преграждая путь. Саша побежал за девочкой, увязая в снегу, под которым чавкала жижа, распространяя запах канализации. Девочка ждала его за углом, махнула рукой. Вместе они вошли в подъезд многоэтажки, почему-то очень знакомый Сане, поднялись на шестой этаж — по лестнице, без лифта. Девочка села на верхнюю ступеньку перед его дверью — снаружи дерево, внутри светлый дермантин со следами щенячьих когтей.

— Они ждут, обе, — сказала девочка, положив свою маленькую разодранную руку на его большую, устало лежащую на ступеньке. — Я могу помочь. Могу тебя разбудить. Но будет больно. Это будет отвлекать. Но ты должен помнить, что нужно сделать. Нужно дать о себе знать. Быть быстрым, хитрым и осторожным. И тихим, очень тихим.

— А если у меня не получится?

Девочка вздохнула.

— Тогда мы с тобой больше не увидимся. Ты готов?

Саня думал, что готов. Но разве к такому можно быть готовым?

Он почувствовал свое тело, будто кто-то закачал его сознание в прикрытую тканью форму с ногами, руками, поднимающейся-опускающейся грудью и головой, вжатой в низкую подушку. Гибкие трубки капельниц росли из рук, пробивали подключицу, грудь была облеплена проводами. Оборудование вокруг мигало, попискивало, светилось разными цветами. Боль казалась вполне терпимой — пока он не попытался сесть, тут-то она прыгнула из засады огненной лисой, принялась жевать живот, бить в грудь, размахивать перед глазами пышным своим душным хвостом. Саня скрежетал зубами, пытался снова и снова. Не смог бы подняться, если бы не стойки с мониторами — сверху на них висели капельницы, а оперевшись на обе, можно было катиться-продвигаться. Первый же шаг дернул другой болью, неожиданной, противной — от трубки катетера. Сел, отцепил, повесил мешок на стойку. Опять встал, повис между двумя аппаратными стойками совсем голый, весь в гусиной коже, распоротый от груди до пупка и вниз направо, заметанный грубо, через край, как фланелевый заяц, которого он рукодельничал во втором классе. В матовом стекле двери он видел свой силуэт, пульсирующий болью — белой, красной, черной — юла вертелась, цвета сливались.

Саня сжал зубы и начал проговаривать в голове таблицу умножения. Шнуры мониторов пришлось выдернуть из розетки, ухватив пальцами ног. Саня боялся, что хитрая аппаратура загудит или завоет, но они просто выключились, перестав попискивать и показывать участившийся Санин пульс.

Чтобы открыть дверь, надо было откатиться обратно, перенеся вес на стойки мониторов и повернув ручку. Боль-лиса отгрызла от Саниной решимости несколько больших кусков, а дважды семь получилось пятнадцать, но он тут же исправился. За дверью был коридор — светлый, хорошо отделанный, с красивыми постерами городов на стенах. Саня узнал Венецию — он когда-то там был, с кем-то любимым, кого сейчас не мог вспомнить.

Вода в каналах. Плеск. Плеск из-за двери, и голос бу-бу-бу.

— Донна белла маре, кредере кантаре, — пел актёр Фарада, а Абдулов переводил:

— Сбросила с себя последние одежды и тоже бросилась в бурное море…

Большая комната была пуста — диваны, кофеварка, телевизор с «Формулой любви» во всю стену, неухоженный угловой аквариум с зарослями водорослей и тенями рыб. За дверью кто-то принимал душ, пар убегал в щель, струился под потолком белой поземкой. На кресле лежала сброшенная одежда, сверху — футболка с надписью «супер-Мишаня» в желтом треугольнике, на кофейном столике — связка ключей, телефон, грязная пепельница.

Саня, сжимая зубы и не смея надеяться, двинулся вперед — по ковру катить стойки было тяжелее, но мягкий ворс ласкал босые ноги так ласково и приятно, что он почувствовал удовольствие даже сквозь боль. Та, впрочем, немного притупилась от его решимости. Саня всю свою мысленную энергию бросил на отчаянную надежду получить от мира одну маленькую уступку.

«Этот телефон без пароля, — повторял он, не сводя с него глаз. — Без пароля. Без!»