Темная волна. Лучшее

— Успели, — сказал он запекшимися губами. Девочка все смотрела, синие глаза были очень яркими на перемазанном копотью лице. И тут она, выгнувшись, вдруг закричала, Саня вторил ей в ужасе, чувствуя, как маленькое тело разрывает изнутри неведомая сила, как течет ему на руки теплая кровь. Девочка обмякла и замерла, а из ее тела вылезла серая птица размером с дрозда, с круглыми глазами в золотом ободке, с синей обводкой по крыльям. Птица отряхнулась от крови, свистнула и полетела из грибка вверх, к страшным зорким теням.

— Не становись между назгулом и его добычей, — повторял Саня, когда бежал за птицей через двор, прыгал по разбитым ступеням без перил, бежал по повисшей в воздухе балке на уровне пятого этажа. — Не становись… Не становись…

Он догнал птичку уже на крыше — дом горел, смола текла горячими ручьями, он бежал по ней босиком, стонал от боли, но вот коснулся трепещущего крыла, сжал в ладонях маленькое тело. На краю крыши остановился — назгул был уже здесь, уже почти догнал его, деваться было некуда. И Саня прыгнул, в полете прижимая птичку к животу, выгибаясь, чтобы ее защитить. Удар о землю был страшный, Саня не был уверен, что именно сломал, наверное, всё. Он полз и полз к грибку на детской площадке, а вокруг тем временем становилось прохладнее, тени разлетались, разбегались от его решимости, не смели прикоснуться.

Детское тело было еще теплым. Саня погладил птичку по шелковым крыльям, посадил девочке в грудь. Свел обратно торчащие ребра, прикрыл кожей. Придержал руками, не зная, что дальше.

— Кровью запечатай, — сказал сзади прохладный голос. Саня кивнул, поднес руку ко рту, рванул зубами запястье. Держал над девочкой — сначала капало неохотно, потом веселее полилось. Грудь её вдруг поднялась, опустилась. Еще, еще, потом она села и глаза открыла.

— Спасибо, — сказала. — Мне что, правда теперь пора? А вы как же?

— Мы постараемся, — сказала светловолосая женщина с такими же синими глазами, как у девочки. Она была такой красивой и любимой, что Саня ахнул, а когда повернулся, девочка уже исчезла.

— Пойдем, — сказала Маруся. — Ты молодец. Ты её спас.

Она протянула руку, Саня ухватился за нее и поднялся. Город вокруг больше не горел. Трава пробивалась сквозь трещины в асфальте, небо было синим, где-то вдалеке слышался звон трамвая. На Марусе было легкое синее платье, она казалась совсем юной. У ее ног старательно сидел и мёл хвостом пыль, не в силах удержать возбуждения, черный щенок с длинными смешными ушами.

Саня рассмеялся, погладил Лопушка, потом обнял Марусю и они побрели искать трамвайную остановку.

— Нам не обязательно в трамвай садиться, — сказал он. — Можно просто по рельсам пойти, в любую сторону. А там посмотрим. Может, поедем до конечной, а может, и вернуться получится…

— Там посмотрим, — откликнулась Маруся, и он ее поцеловал.

Максим Кабир Кукольные кости

Черви

Впервые я услышал об Эрлихе в конце пятидесятых, когда был ещё студентом Горьковского института. История легендарная, настоящий детектив с погонями и сокровищем в виде целого ящика инкунабул и летописей из библиотеки Ивана Грозного. За десять последующих лет фамилия Немца, как прозвали его мои коллеги, всплывала редко, но всякий раз волочила за собой из океана слухов невод, полный богатствами, от которых у всякого библиофила начиналось обильное слюнотечение. В год, когда каждый читающий человек охотился за свежеизданным романом Булгакова, я бродил по улицам, имея при себе пять экземпляров «Мастера», кое-что из самиздата и билет на поезд Москва — Ленинград.

— Миша, какими судьбами! — приветствовал меня старый товарищ, выплывший покурить из буфета.

Узнав, что я еду в Северную столицу, он поинтересовался, не буду ли я так любезен передать кое-какие книги товарищу Эрлиху.

Я немедленно согласился. И немедленно же получил на руки герметический трактат «Secretum speculo», написанный в шестнадцатом веке монахом-доминиканцем Лафкадио Ди Фольци, и масонское мракобесие заоблачной цены, переведённое с латыни и напечатанное в России приближённым Екатерины Великой.

Иные собратья мои, вороны антиквариата, готовы глотки грызть за заветную книжицу, но я всегда считал, что вещь, которая тебе действительно необходима, рано или поздно сама прыгнет в твои руки. То же самое касается важных встреч.

А встреча с Вадимом Эрлихом была важной — я, впрочем, не подозревал, насколько.

— Он чудаковат, — предупредил меня приятель. — Постарайся ничему не удивляться.

Но Немец таки озадачил меня с порога фразой:

— Вы толстый. Это замечательно.

Предварило комментарий довольно пристальное изучение моей персоны жёлтыми колючими глазами.

Надо заметить, что я нисколько не толстый, отнюдь не полный и вовсе не упитанный, и мама моя, наведываясь из Нижнего, вздыхает и охает, обзывает Граблей и требует меньше возиться с макулатурой, следить за собой и вообще жениться.