Темная волна. Лучшее

— Воды поднимаются, — говорю я громко, — Нужно срочно всех эвакуировать. Клеть поднимает пятнадцать человек за раз… Четыре минуты вверх, три вниз… Три ходки… Вода до этого уровня дойдет где-то через полчаса, да, Миш?

Тот кивает, будто через силу, его лицо искажено гримасой, по щекам текут слезы, нос покраснел.

— Должны успеть, если быстро.

Я наклоняюсь к спящей девочке.

— Марина! Мариночка! Скажи всем, чтобы просыпались. Прямо сейчас. Ты и одна сможешь, я знаю… Давай же! Иначе будет поздно!

Девочка стонет сквозь сон, выгибается, как больные столбняком на картинках. И падает, обмякшая, спит дальше.

— Что происходит? — слышится из-за перегородок и занавесок.

— Землетрясение?

— Бля, чо за херня, ребята?

— Эй, поаккуратнее с выражениями, здесь женщины!

— Что за ерунда, товарищи? Меня же уверяли специалисты, что здесь невозможно землетрясение!

Я глажу Мариночку по застывшим соленой коркой волосам, целую в бледный лоб.

— Молодец, — говорю я ей тихо. — Спасибо.

Поднимаюсь, глубоко вздыхаю, киваю Оле — помогай. Мой голос громкий, уверенный, спокойный.

— Так, товарищи, у нас произошла непредвиденная ситуация, вызванная природными явлениями. Сейчас мы разделим вас на три группы и начнем подниматься наверх, у каждой группы будет сопровождающий из медперсонала, наверху вам нужно будут пересечь парк и подняться в свой номер в наземном корпусе санатория. Непосредственной опасности нет, я повторяю — непосредственной…

* * *

Мы успели эвакуировать всех.

Воды Хляби чуть не дошли до второго уровня — если заглянуть в шахту, по которой мы спускались вниз, черная вода плескалась в метре или полутора от первой скобы. Я была там, когда мы спускались вывозить из шахты оборудование и прочую собственность Минздрава — потихоньку улизнула, прошла по коридору (право — три раза лево) и долго сидела на краю, светила фонариком в воду. Звала Терехова, звала Фаину, чувствовала, что схожу с ума.

Приезжали товарищи из Минздрава, решено было санаторий совсем не закрывать, а начать монтаж соляных камер в наземном корпусе, используя пласты с верхних выработок — получать лечение без шахт, воздух прогонять через соль, стены из соли — почти то же самое, только никуда спускаться не надо, безопасно и нестрашно. И без риска внезапного подъема подземных вод в будущем.

Мишу Изюбрина не назначили главврачом. Научный проект его был закрыт, концы в воду. Возможности добывать синюю соль больше не было никакой, в незатопленных верхних выработках ее и не находили никогда. Но через пару месяцев Мишу вызвали в Ленинград, на хорошую должность в Институте экспериментальной медицины, с перспективой заграничных командировок.

— Поедешь со мной, Бетка?

— Олю позови, — сказала я, передернув плечами, чтобы он руку убрал.

Он вздохнул, полез за папиросами.

— Оль на свете много, а ты, Бетка, одна, — сказал он. Я ничего не ответила, мы долго молча сидели рядом на лавочке в саду, пока совсем не замерзли. Наутро он уехал.

* * *

Кокетка долго не приходила в себя, около месяца в больнице пробыла без улучшений, потом стала глаза открывать, говорить потихоньку, к Новому году вроде и ходить опять начала. Про дочь же из-за травмы головного мозга она при этом начисто забыла, будто кто-то ей память ластиком подтер, а если ее прямо спрашивали — начинала моргать, напряженно о чем-то думать, потом облегченно говорила, что детей у нее никогда не было, но если бы дочка, она бы ее Фаиной назвала, красивое имя.

Мариночка, конечно, вернулась в детдом. Характер у нее сильно изменился, она стала спокойной и задумчивой, полюбила читать. Учителя удивлялись не на шутку — отставание в развитии за полгода совершенно исчезло, потом уже и пятерки пошли, и углубленное изучение предметов, даже журналисты приезжали из областной газеты Мариночку расспрашивать и в пример приводить. «Сила духа пионерки» статья называлась. Диабет у нее к тому времени тоже уже исчез, но об этом-то чуде врачи помалкивали — так как чудес не бывает, то значит болезнь изначально неправильно диагностировали и напрасно бедного ребенка двенадцать лет пичкали уколами.

* * *

Прошло десять лет, вот я опять Великих Солях и, как много раз до этого, несу букет цветов к бывшему входу в шахту. Астры. Мне почему-то кажется, что он любил астры.

Санаторий «Соляшка», СППЛХРЗ № 3 наш, год уже как закрылся «из-за сложностей в эксплуатации» и как-то удивительно быстро пришел в запустение. Сад разросся, на дорожках одуванчики прорастают сквозь треснутые плиты — октябрь стоит теплый, как тогда.

У заколоченного входа сидит девушка — высокая, худая, очень симпатичная, в темной рубашке и джинсах. Курит и руками размахивает, будто разговаривая с кем-то невидимым, но хорошо знакомым.

— Победа Денисовна! — окликает она меня, поднимаясь. Я ахаю. Мариночка сильно вытянулась, от нездоровой щенячьей полноты ее и следа не осталось. Кожа посветлела, волосы сделались темнее — она похожа на Фаину, будто часть ее в себя впитала.