Темнее ночь перед рассветом

— Афган… Будь трижды проклят тот говнюк, кто затащил нас в эту страшную войну! — Даниле почудилось, что песок скрипел в горле Лыгина, когда тот произнёс эту фразу. — Сколько славных ребят сложили там свои светлые головы ни за что. Вот и эти разведчики, о которых пойдёт речь… Разведвзвод капитана Панкратова возвращался с задания по ликвидации банды бородатых. Надо было поспеть за перевал, где бойцов подобрала бы посланная за ними вертушка, но, как это случается на войне — дважды везёт редко: на месте обозначенной встречи догорали обломки вертолёта, а взвод угодил в засаду. Командира изрядно зацепило в бою, была уничтожена связь. Пятерым уцелевшим пришлось выносить троих на плащ-палатках. А духи сели на хвост, пытаясь взять ребят живьём. Панкратов — прожжённый жук, а тут, получив ранение в голову, словно рассудка лишился и твердил в беспамятстве одно: «Добраться до бабая!.. Главное — добраться до бабая!» Решили, что в бреду командир, ведь всем известно, что бабай — это тот же душман, но не перечили. Взвод повёл старлей Конотопкин, снайпер и весельчак, а в таких передрягах любая шутка, каждое весёлое словцо типа: «Дружно задницу в кусток не опустишь, пулю в лоб получишь!» — и тому подобное, но покрепче, на вес золота. Да что там золото! Смех страх смерти убивает. Конотопкин к тому же не только на зуб остёр, у него глаз — ватерпас: замкнул цепочку отступающих и по одному нащёлкал особо ретивых бородатых столько, что сбил им пыл, поотстали алчущие моджахеды. Потеряли лишь двоих, что на плащ-палатках волокли, отмучились ребятки, истекли кровью. Только укрыли их в каменных могилках и пометили на случай возвращения за телами, очнулся командир и приказал добираться до того самого бабая, настаивая: «Дойдём до него, утихнет, вернёмся и за телами бойцов». Тогда же открыл он и секрет, потому как почувствовал в глазах Конотопкина сомнение: бабай, оказывается, работает на нас, выручал разведку ценными сведениями о передвижениях духов. В общем, свой человек, поможет и связью, а уж тогда вертушку вызвать можно и к своим возвратиться. Надо лишь ночи дождаться…

Лыгин говорил, словно торопился, спешил завершить рассказ, видно, опасался, что заснёт приятель. Однако Ковшов повода не давал, слушал внимательно. Положив голову на скрещенные руки, покоившиеся на столе, он пристально следил за двигающимся по комнате рассказчиком, ловя каждое его слово.

— Не утомил? — вдруг остановился старший советник юстиции, закурил даже, но, словно вспомнив что-то важное, резко смял всю пачку в кулаке, забросил в урну и освежил пересохшее горло глотком минералки.

Ковшов не отреагировал, лишь пристальнее сощурил глаза.

— К вечеру короткими передышками добрались всё же туда, куда ориентировал с плащ-палатки Панкратов. Доковыляли до одинокого на вид заброшенного дувала[13]. Вокруг никого. Командир дал команду близко не подбираться: дух, он как бы на русского ни работал, а всё же дух. Поэтому залегли в камнях в километре отсыпаться до утра; командир, окрепнув до неузнаваемости, словно живой воды хлебнул, вызвался дежурить первым, но ничего не случилось и ночь прошла спокойно. «Переждём ещё немного, — скомандовал Панкратов, — утром оклемаемся, силы восстановим, боекомплект в порядок приведём, заодно убедимся, что бородатые собаки, которые нас преследовали, окончательно оставили свою затею. Исключим всякую случайность, а то расслабимся у бабая, а сволота нежданно-негаданно нагрянет».

Так, настороже, просидели в камнях, пока снова не завечерело. Когда, перекрестившись, Панкратов собирался отдать команду бойцам готовиться к манёвру и перебежками по одному подбираться ближе к дувалу, подполз постовой, кстати, твой сын, Данила, старший сержант, и, тыча в бок бэка[14], поднял тревогу: «Бородатые у бабая!»

И действительно, в дувале собирался народ воинственного вида. Выхватил командир бинокль, долго разглядывал происходящее, словно глазам своим не верил, и заматюгался изощрённее отпетого ямщика, хотя не слыл большим любителем мата: «Свадьбу затеял бабай, вилы ему в печёнку! Подарки принимает, сволочь продажная!»

Из мешка, принесённого с поклонами, гости к его ногам вываливали кровоточащие головы наших солдат!.. Это значило, что раненых специально готовили к свадьбе, как дорогой подарок, и в жертву принесли совсем недавно.

«Ножами ночью всех перерезать, и башки на колы, чтобы свои же их видели!» — столпились разведчики вокруг командира. Разными были угрозы, и удержать бойцов, казалось, не мог никто…

Ковшов, не подымаясь на ноги, налил стакан коньяку и выпил до дна, запрокинув голову и не закусывая.

— Пробрало? — кинулся к нему Лыгин и затряс за плечи. — Пробрало наконец! Слышал про такие дикости? Вот она — война Афганская! Наши пацаны тоже там паиньками не были; разведчики, знаешь, какими способами выбивали секретные сведения у врага? Не знаешь, а я тебе скажу! Пленными набивали вертушку, подымались над скалами и сбрасывали по одному вниз, пока кто-нибудь не заговорит от страха! Но уши и носы не резали, глаза не выкалывали, головы не рубили!..