Темнее ночь перед рассветом

— Владимир Иванович сам подбирал, — похвастал зам. — Здесь и его книги имеются.

— Мы их в его лекциях слушали, — улыбнулся Чернов, а Ковшов с Лыгиным послушно закивали.

— Кофе устроит? — заспешил к двери зам.

— Я только чай, — присел к столу Чернов. — И без сахара. Витушку бы сгрыз с удовольствием.

— А нам кофе, — в один голос заторопились приятели.

— Сейчас всё будет подано, — удаляясь, шагнул за порог зам. — Там кнопочка под крышкой стола… Если что понадобится, нажмите. Я на месте.

Лишь он удалился, Чернов бросил портфель на стол и развесил пиджак на стуле:

— Душно с утра, не находите?

— К дождю.

— Как вам столица? — ткнулся важняк глаза в глаза к Даниле.

— Отвыкнуть не успел. Я здесь часто бываю.

— По такому поводу кататься никому бы не пожелал…

Данила промолчал, лишь опустил глаза и, первым приняв кофе, глотнул, но поторопился, обжёгся, однако стерпел, ничем не выдав жар на губах.

— Данила Павлович, — так же пристально изучал его Чернов; присев и пододвинув к себе блюдце с чаем, он как-то по-особенному, чего давно уже Данила не замечал на людях, подул на стакан, затем налил чай в блюдечко, но пить не торопился. — Я слышал, ваша жена собирается приехать в госпиталь к сыну.

Ковшов дёрнулся, зло глянул на Лыгина. «Какого чёрта!» — так и хотелось ему выругаться, но Лыгин с кофе уже удалился к окну и делал вид, что заинтересованно что-то рассматривает.

— Со мной она это не обсуждала. Александр разговаривал. Ночью. Я спал.

— Я бы не советовал этого делать, Данила Павлович. Категорически возражаю.

— Что вас так беспокоит, если не секрет?

— Не секрет. Какой уж тут секрет! — кашлянул Чернов. — Вот, смотрите.

Он аккуратно разложил на столе несколько фотопортретов, отодвинув чайные приборы.

— Взгляните, пожалуйста. Узнаёте кого-нибудь? — Только теперь он осторожно взял в ладони блюдце с чаем, отошёл на шаг от стола, чтобы Даниле было удобнее, и прихлебнул из блюдца.

Фотографий было с десяток. Все в чёрно-белом цвете. Профессионально выполнены, чёткие, словно их изготовили вчера. «Все уголовники», — пробежался скоренько по ним Данила. Никто не бросился в глаза. Он взял первую в руки, вторую, третью, четвёртую, добрался до последней и понял, что всё это портреты живших когда-то людей. Как это уловил мозг, объяснить он не мог, а Чернова это не интересовало. Тот, по-прежнему дуя на чай в блюдечке, попивал маленькими глоточками. «Кого он мне напоминает? — шальная, совершенно ненужная, а может, и вредная, мелькнула мысль. — Старорежимного чиновника типа Акакия Акакиевича? Нет. Ни в коем разе. Даже мельчайших признаков сходства не находится. Вот только если блюдечко в руках… и эта излишняя осторожность или боязнь прикоснуться к горячему, ожечься?.. Именно это — дутьё на чай, разбегающийся от его толстых губ по всему блюдцу почти незаметными волнами… Чёрт-те знает что в голове, внезапно разболевшейся ни с того ни с сего. А возможно, я невольно сравниваю Чернова с Порфирием Петровичем? Как там Раскольников ответил этому Порфирию, когда тот склонил его к признанию?.. Как же там?..»

Часто перечитывал Ковшов именно эту, как он сам считал, наиболее удавшуюся литературному гению книгу, многие фразы их диалогов помнил наизусть, а тут вдруг замкнуло… Нет! Всплыло в памяти! А ответил Порфирию тогда убийца примерно следующее: «Как же, мол, признаваться против совести, стыдно, мол…»

Данила беспомощно оглянулся на приятеля: кто бы выручил, помог? Не узнавал он никого на фотках. Решительно никого не узнавал! А эти никчёмные воспоминания о литературных героях, вклинившиеся в его разум, только мешали ему. Мучили, подымали нервы и сбивали с толку.

«Но не случайно же опытный важняк разложил передо мной, прокурором, фотопортреты именно этих людей? — заработал мозг по-другому, уверенней. — С какой стати собирать ему этих явно отживших уголовников?»

И вдруг словно искра вспыхнула в мозгу и взорвалась: вот он! Вот тот, кого он никогда не должен был забыть! Этот серийный убийца лишил жизни нескольких детей. Но его же расстреляли?! Он сам читал поступившее сообщение из спецучреждения: «Приговор приведён в исполнение. Расстрелян».

— Мазут! — почти выкрикнул Данила и выхватил фотографию черноглазого бородача из общего ряда.

— Мазут, — спокойно подошёл к нему Чернов и поставил пустое блюдце на стол. — Только не тот.

— Тот расстрелян, я знаю.

— А это его брат. Помните брата?

— Брата? Да, был и брат, очень похож. Некоторые считали их близнецами. Разница в рождении чуть больше часа. Поэтому они двойняшки, как в народе говорится. Но он тоже должен быть в тюрьме. Его год или полтора как осудили за злостное браконьерство.

— Освободился, — качнул головой Чернов. — Стал заниматься «бизнесом». Наркотой. В столице на этом засветился. Наблюдали наши за ним, хотели брать, но он вдруг сорвался и как в воду канул.

Чернов смолк, пристально взглянул на Данилу:

— Его и наняли убить вас в метро. Остальное вам известно лучше меня: под электричку угодил, промахнувшись.

— Как же собрали урода? — уцепился за фотку и Лыгин.