Темнее ночь перед рассветом

И здесь надо правду сказать: народ к нему повалил не сразу. Не слетались, как мухи на мёд его открывшегося таланта. Но и это понятно. На первых порах Моня, как Изя, его сосед, авторитета не имел, поэтому и не имел большой аудитории или, специальным понятием выражаясь, не создал ещё достаточного информационного поля. Потом, когда он творчески доработал явные пробелы и развил ауру, появились успех, а за ним авторитет, признание и слава. Изя от зависти потерял бы дар речи или прошастал в чём мать родила по Ришельевской. Но из Одессы следовало уезжать. Чего-чего, а ясновидящие здесь плодились с нежелательной и совершенно бесконтрольной поспешностью. А с появлением в стране Кашпировского и Чумака, в Одессе их развелось больше, нежели достаточно, поэтому каждый из них стал иметь свои неприятности. Потерял покой и Моня, сунулся к Соне, нашёл её в полном расстройстве и слезах, бросился к Изе, у того забот под горлом не завязаться — им заинтересовались чуткие внутренние органы. Поэтому очереди Моня ждать застеснялся и скоренько поспешил перекочевать в Ленинград.

Своих в бывшей Северной столице, ставшей за последний десяток лет замшелой провинцией, слава богу, у него плюнуть некуда — в родню угодишь. Поэтому комнату они с Цилей сняли без хлопот, и это избавило его от свидетельства эксцесса Изиного трагического падения. Однако весь поспешный переезд, больше похожий на бегство, подпортил здоровье жены. Циля слегла в больницу и месяц провалялась на койках, пугая Моню кризами и неизвестностью. Жену Моня любил, не чуя души, с первого дня их светлого знакомства, и в ожидании вестей с утра до позднего вечера пропадал под окнами её палаты в больнице. Там, в садике, ненароком он и познакомился с Альфредом Самуиловичем Зигмантовичем. Моня сторонился случайных знакомств, но Альфред Самуилович оказался не тем человеком, мимо которого можно было пройти и не заметить. Зигмантович был из тех, кто запросто брал судьбу под руку. Не задумываясь и не сомневаясь. И тут же ставил ей ногу на поверженную грудь. Так же, внезапно и бесцеремонно, он завладел Моней вместе с его тревогами и мечтами, подсев на скамейку, где тот дожидался Цилю, когда той разрешили выходить из палаты. Альфред Самуилович не сказал ни слова, а Моня, считавший себя некоммуникабельным и скромным человеком, уже поведал ему всё, что тревожило его мечущуюся душу последние десять лет из сорока прожитых. Особенно заинтересовали нового знакомого незаурядные способности Мони в области психологических опытов, которых после случившихся с соседом Изей трагических событий Моня больше страшился, нежели гордился. Но Альфреда Самуиловича именно эти страницы его биографии привлекали и взволновали. Он легко и решительно поверг обструкции все сомнения и страхи оппонента, убедил в необходимости практического применения его таланта и тут же определил конкретную стезю.

Одним словом, не успела Циля выписаться из больницы, а Моня с Зигмантовичем уже сидели в купе поезда, отстукивающего рельсы железными колёсами к Байкалу. Их путь лежал в незнакомый и загадочный для Мониного сознания глухой уголок необъятной страны с мычащим, казалось, названием Бурятия. Там талант новоявленного парапсихолога должен был впервые пройти испытания на том поприще, которое ему уготовил Альфред Самуилович. Эммануил Ясновидящий, он же ещё вчера Моня Рихсман, должен был сотворить чудо тёмным аборигенам. И это произошло! Ясновидящий помараковал, поколдовал с неделю, пока вокруг него да местных работников милиции суетился Зигмантович, и отыскал тело без вести пропавшего убитым горем родственникам в морге одной из районных больниц. Как тот угодил туда, при каких обстоятельствах там оказался? Это в компетенции Ясновидящего и Зигмантовича не входило и их не касалось. Этим уже занималась милиция, а друзья вечером того же дня, как свершилось чудо, садились в поезд.

Блестящий успех на новой стезе стал для Мони первым, но не последним. Во всём доверившись сподвижнику, наставнику и учителю, он ещё несколько раз сверкнул искусством белого мага в отдалённых уголках этого дремучего края, оказывая неоценимую помощь одновременно народной милиции и бедствующим родственникам без вести пропавших. После этого Зигмантович, ни часа не медля, решительно увёз его в Читу. Здесь также нашлась для них работа, за которую, кстати, люди, обретя останки погибших, платили немалые деньги, от которых достаточно доставалось и им обоим, так как Альфред Самуилович не скрывал от Мони расходов, которые уходили на контакты и взаимоотношения с милицией, без участия которой их успех вряд ли был возможен в таких делах.