Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

На четвертый день жители Ананьи, наконец собравшись с духом, освободили Папу, и он вернулся в Рим, разбитый и духовно, и телесно. А через пару недель скончался; одни поговаривают, что в припадке самоубийственного помешательства, кусая себя за руки и колотясь головой о стену своей комнаты. Другие же утверждают, что череп его был размозжен, а мозг забрызгал плечи и пол, – слишком уж сильный удар, чтобы отнести его на счет самоубийства. Картины, рисунки и массовое отлучение сохранили память церкви об оплеухах, окрещенных Злодеянием Ананьи, но нигде официально не поминается факт, что Папе вышибли мозги в его же собственном дворце – наверняка потому, что преступления совершили две независимых группы преступников – одна извне, другая изнутри.

Об интердикте позабыли, собор для наказания Филиппа Французского не состоялся, и ни один из христианских монархов ни словом не пожурил действия Филиппа. Кардиналам же без лишней шумихи понадобилось всего десять дней, чтобы 22 октября 1303 года избрать первосвященником профранцузски настроенного итальянца Никколо Боккасини, коронованного Бенедиктом XI. Начал он с весьма приязненных отношений с Филиппом IV, но изумил короля твердым отказом посмертно осудить Бонифация VIII. Пребывая у себя в Перудже, Бенедикт XI выступил в защиту папства, официально осудив Злодеяние Ананьи и повелев отлучить всех, сколько-нибудь к нему причастных. Он стал источником проблем, но ненадолго.

В июле 1304 года Бенедикта XI, занимавшего высочайший престол всего девять месяцев, убили в Перудже при помощи блюда отравленных смокв. Кое-кто не сомневался, что тут замешан Филипп Французский, свершивший сие руками верного агента. Другие говорили, что в убийстве повинны агенты итальянских прелатов из Рима, наверняка не остановившихся бы перед убийством, только бы вернуть Престол Петра под контроль римлян. Папа Бенедикт XI бежал в Перуджу в страхе за свою жизнь, и как раз этот-то страх приневолил его от приязненных отношений с Францией обратиться к осуждению Злодеяния Ананьи. В Риме всякому французскому Папе и даже Папе, благосклонному к Франции, грозила смертельная опасность.

Эта ситуация крайне осложнила выборы нового понтифика. Как ни жаждали итальянцы вернуть церковь под свой контроль, они были разобщены. Колонна, восстановившие свое влияние, были настроены против своих извечных врагов Орсини как никогда, так что прийти к единому мнению итальянские кардиналы не могли. Французские же, утвердившиеся как могущественная третья партия, все-таки большинства не набирали. Дело зашло в тупик, снова поправ все правила избрания Папы, установленные Вторым Латеранским Собором.

Потратив год на споры и взаимные нападки, французские кардиналы убедили итальянцев выбрать весьма необычный подход. Первым делом все они должны согласиться избрать Папу не из числа кардиналов, дабы никто из выборщиков не продвигал себя, а пекся лишь о благе церкви. Далее французская фракция обязуется не более чем за сорок дней избрать Папу из числа трех кандидатов, отобранных итальянцами.

Идея эта исходила от Филиппа Красивого – вероятно, с подачи Гийома де Ногаре. Французские кардиналы, все до единого владевшие землями и доходными местами во Франции, пребывали в полнейшей зависимости от Филиппа. Уловка же состояла в том, что Филиппу предстояло выявить вероятного кандидата итальянцев и сторговаться с ним: исход решающих окончательных выборов в обмен на ряд обязательств кандидата перед французской короной. Выбор он остановил на архиепископе Бордо Бертране де Готе. Он представлялся наиболее вероятным кандидатом, поскольку встал на сторону Бонифация VIII против Филиппа и славился громогласными проклятьями, каковые обрушивал на голову французского короля. Сверх того, де Гот не подчинялся Филиппу, потому что Бордо, хоть и относился к Франции, находился в руках англичан, и Филипп не обладал над ним ни политической, ни экономической властью. Филиппа же он привлек тем, что если в груди Бертрана де Гота и полыхало какое-то всепожирающее пламя, то это было пламя желания причаститься богатств, почестей и могущества, преподносимых вместе с папской тиарой. Он пошел бы на все, согласился бы на что угодно, только бы стать Папой. Прилюдно он продолжал бранить французского короля, но вдали от глаз людских тайно затевал сговор.