Темное дитя

А толстенькая девочка просто ходила за ними молча хвостом. Поначалу я думала, что ей нравится Эйтан, а Тёмку она даже не факт что видит. Но нет, она прекрасно видела Тёму, отходила, когда надо было посторониться, старательно улыбалась, если Тёмка случайно бросала на нее взгляд.

Постепенно Тёма и Эйтан настолько привыкли к ее молчаливому присутствию, что стали оборачиваться к ней во время спора, переспрашивая: «Ведь правильно я говорю? Ведь так?», на что девочка, улыбаясь, важно кивала. Но сама она не заговаривала ни разу. Мы даже не знали, как ее зовут.

Однажды, в очередной прекрасный солнечный день, я уткнулась носом в читалку, а Тёма с приятелями с воплями носилась где-то поблизости. Мне послышалось, что Тёмин голос звучит как-то иначе. Но книга так захватила меня, что я не сразу оторвалась. К тому же я ни разу не слышала, чтоб сестренка на что-нибудь жаловалась. Если не считать случая с машиной, у Тёмы никогда ничего не болело.

– Соня, иди скорей сюда! Смотри, что с Тёмой!

Подняв глаза, я с ужасом увидела, как бесенок, скорчившись, катается по траве. Эйтан встревоженно склонился над ней. Мне показалось, за ту пару минут, что я ее не видела, сестренка сделалась меньше ростом.

– Малыш, что болит, где?! Голова? Живот? Ты ушиблась?

Тёма отчаянно замотала головой, хватаясь то за одно, то за другое место, глядя на меня полными слез глазами.

И тут я ее увидела – толстенькую косолапую девочку.

Стоя невдалеке от нас за кустами, она держала в руке что-то вроде маленького зеркальца и пускала солнечных зайчиков. И каждый раз, когда ее зайчик касался Тёмы, сестренка взвизгивала от боли.

Не раздумывая, я рванула к косолапой дряни и выхватила зеркальце у нее из рук. Малышка отчаянно сопротивлялась, попыталась даже меня укусить, но силы были слишком неравны. Едва загадочный предмет очутился у меня, Тёмины вопли прекратились. Зеркальце оказалось идеально отполированным плоским кусочком агата с «глазком». В «глазок»-то мерзкая девчонка и ловила Тёму.

– Пусти! Отдай! Ма-ама!

С противоположной стороны сквера к нам уже спешила знакомая мерзкая тетка – красная как вареный рак, в идеально уложенном парике. И как я ее раньше не замечала?! Наверное, садилась всякий раз от нас подальше.

– Нехамуш, что она тебе сделала?! Не стыдно? Верни сейчас же девочке игрушку!

– Еще чего!

– Воровка! Я пожалуюсь в миштару!

– Да хоть рош мемшала (главе правительства)! Посмотрим, что скажет про вашу игрушку рав Мойше!

– Отдай немедленно! Это же лучшая сгула (талисман) против бесов! Я за ней нарочно в Беэр Шеву к сефардскому раву ездила! Он небось понимает, что к чему, не то что ваши ашкеназим! Ты хоть знаешь, сколько она стоит?! – Тетка попыталась разжать мои пальцы силой. Но я, крепко зажав камень в кулаке, оттолкнула тетку так, что она чуть не упала.

– Что, дорого? Вот вы это раву и объясните. Я сегодня же отвезу эту хрень к нему. Мерзость какая! Напасть на невинного ребенка!

– Ребенок?! Это ты называешь ребенком?! – Тетка торжествующе указала на смятые и обугленные остатки травы, откуда на нас медленно надвигалось нечто черное, страшное, ощетинившееся. Не то кабан, не то пес, не то облако со сверкающими молниями внутри. Сплошь покрытое шерстью, сыплющее во все стороны искрами существо утробно рычало, роя лапами землю, собираясь перед прыжком.

Эйтан, отскочив в сторону, со смесью ужаса и восхищения смотрел на то, что еще секунду назад было его подружкой.

Густые кусты скрыли нас от прочих посетителей парка.

Упрятав камешек за пазуху в лифчик, я подошла, и, склонившись над местом, где была, по моим расчетам, Тёмина голова, протянула руку вперед, и успокаивающе забормотала:

– Тёмушка, не бойся, иди ко мне! Ну что ты, я ж тебя в обиду не дам! Успокойся, пойдем домой, ну их всех! Вот еще, силы на них тратить!

Пространство, где должна была быть Тёмина голова, колыхалось, вибрировало и кололось. Рука моя свободно проникла внутрь. Пара искр обожгла мне кожу. Однако постепенно все само собой устаканилось. Под рукой моей оказалась голова взъерошенного, шипящего черного кота. Я взяла его на руки, и мы с ним пошли прочь из парка.

Эйтан молча проводил нас изумленным взглядом. Я нашла в себе силы улыбнуться и помахать ему рукой на прощание.

* * *

– С бородавкой, говоришь? На носу или на подбородке?

– На подбородке. Вот здесь, почти на шее уже.

– На шее… – Рав снял с полки альбом в бархатном переплете. В Москве у нас было много таких альбомов, в самом старом хранились групповые снимки – бабушкины из детского дома, мамины в детсаду и школе, мои из пионерлагеря.

В этом тоже снимки были в основном групповые, на некоторых я успела углядеть папу Сашу. Сердце мое сжалось – такой он на этих снимках был счастливый, веселый, с горящими глазами, хоть, пожалуй, и чересчур худой. Мне захотелось наклониться и как следует рассмотреть, но рав, не обращая на меня внимания, быстро перелистывал страницы, пока не нашел того, что искал.