Темное эхо

Я не встретил ни одного тайного поборника фашизма или того, кто бы считал священнослужение укромной тропинкой к тайному будущему профессионального педофила. Мой личный опыт подтвердил, что черная пропаганда, прилепившаяся к организованной Церкви, именно таковой и является. Наиболее зловещим преступлением, с которым я столкнулся, была склонность отдельных пожилых преподавателей читать нам на лекциях нескончаемые проповеди и нотации. Но ведь в любых областях жизни можно встретить людей, которые сочетают любовь к звуку собственного голоса с неспособностью сказать что-либо оригинальное. Это свойственно человеку и не является ущербной чертой католицизма или религии в целом. Разумеется, своей неприглядной репутацией иезуиты были обязаны событиям четырехсотлетней давности. Пытки и аутодафе эпохи контрреформации состоялись задолго до периода амбивалентности, с которой Ватикан воспринимал Муссолини и Гитлера; задолго до педофильских скандалов, которые пытались замолчать в епархиях Чикаго и Дублина или заглушить ектеньями в других местах. Однако тот иезуит, с которым я тесно общался, был, пожалуй, самым святым человеком из всех мне знакомых Кое-кто утверждал, что монсеньор Делоне являлся отдаленным родственником великого французского художника, носившего ту же фамилию. Временами он организовывал товарищеские вечера в особняке, которым владела церковь в Бармуте, что расположен на валлийском взморье. Дом восходил к эпохе короля Георга. Это было солидное четырехэтажное здание, стоявшее особняком на берегу залива. По левую руку от него, в нескольких милях вдоль побережья полуострова, высилась громада Кадер-Идриса, величественно закутанная в пелену тумана.

Поговаривали, что в водах Бармута водится морское чудище. Достоверность этим слухам придавало то обстоятельство, что источником легенды были местные рыбаки, а вовсе не туристы. Впрочем, это не мешало монсеньору Делоне совершать ежедневный одномильный заплыв. Его внешний облик не оправдывал тот суровый и аскетичный стереотип, сложившийся благодаря основателю ордена. Напротив, это был крепкий мужчина с плечами и ручищами метателя молота, чей могучий торс дерзко бросал вызов ледяной воде зимнего сезона. По вечерам, сидя в библиотеке подле очага, где горел собранный на берегу плавник, он рассказывал истории из личной, богатой приключениями биографии миссионера в Африке и Южной Америке. Я всегда подозревал, что кое-какими фактами он не решался делиться со своей юной и неопытной аудиторией. Впрочем, истории эти и впрямь были захватывающими. Пока я жил в Бармуте и слушал голос монсеньора Делоне, то всерьез верил в то, что являюсь фигурой, служащей великому, милостивому и грозному Богу. Делоне обладал редким свойством заражать своей верой.

Но вот я в конечном итоге оказался раздавлен невыносимо холодным одиночеством обета целомудрия. Я жаждал физической близости. В моих снах Ребекка выделывала курбеты голышом, прикрывшись лишь благоуханным облаком своих герленских духов. Последние три месяца были просто жуткими. Мне всего-то исполнилось девятнадцать, но я уже стоял перед лицом второго по счету великого фиаско, которому предстояло травмировать мою жизнь. Причем на сей раз виновником был я один. И ни на какие послабления рассчитывать не приходилось. Я молился, однако это лишь отчетливей демонстрировало всю тщетность молитвы, коль скоро я вел себя, по сути дела, как мученик, прячущий инстинкты похотливого кролика. В подобных обстоятельствах вряд ли можно найти утешение и поддержку в традиционном способе, имевшемся у семинарии. Какую вообще помощь способна оказать исповедь для человека, который всеми своими помыслами жаждет согрешить? Оставался лишь один выход собрать вещи и уйти.

Не погрешу против истины, если сообщу, что отец оказался удрученным таким поворотом. Перед тем как встать на ошибочную жизненную стезю, я демонстрировал неплохие успехи в изучении истории и политики в Лондонской школе экономики. Однако желающих записаться на этот курс было так много, что восстановиться в институте я мог лишь по окончании двухлетнего периода ожидания. И даже если бы вдруг появилась вакансия, то, несмотря на все мои аттестаты и прошлые академические достижения, имелись, судя по всему, иные, более достойные претенденты на учебное место, нежели я. В конечном итоге пришлось поступить на истфак Кентского университета в Кентербери. Отец великодушно оплатил обучение и добавил недостающие суммы к мизерной стипендии, тем самым, отметим справедливости ради, практически единолично обеспечив меня средствами для существования. При всем при этом он года три почти не разговаривал со мной и даже не присутствовал на выпускной церемонии. Винить его за это вряд ли можно. Ведь из-за меня он лишился легкого шанса на доступ к Царствию Небесному. Даже для столь состоятельного человека, каким был мой отец, такая потеря являлась весьма существенной.