Темное искушение

Она не могла избавиться от надежды в своем голосе или от тоски во взгляде, обращенном на него. Но его красивые черты лица снова закрылись для нее, как когда-то были закрыты ставни на окнах его дома.

Раздавшийся гром привлек его взгляд к морю.

— Я полагаю, пора проводить Вас домой, если Вы подождете минутку, пока я надену приличную рубашку и найду свое пальто.

— В этом нет необходимости. Я сделала ошибку, придя сюда. После прошлой ночи, я полагала, что Вы такой человек, который охотно потратит свое время во имя благополучия других. Но я вижу, что мое первое впечатление о Вас было верным. — В тот день, когда она впервые пришла сюда, он не побеспокоился, чтобы поприветствовать ее, когда он ушел в дом, и сделал вид, что не глядел на нее через окно.

Он был незнакомцем, все-таки. У нее не было права, в действительности, чувствовать такое глубокое разочарование в нем, но это ощущение лежало на ее плечах тяжелым грузом.

— Доброго Вам дня, лорд Уайклифф. Я больше не побеспокою Вас.

ГЛАВА 5

Чувствуя себя негодяем, Чад смотрел, как мисс Софи Сент-Клер спустилась по лестнице и пошла к задним воротам. Он даже шагнул, намереваясь извиниться за свое отвратительное поведение и спросить, что она имела в виду, когда сказала про свое первое впечатление. Он вскоре решил, что лучше ее отпустить.

Безопаснее. Для нее. Для него.

Если он позволит ей войти в свою жизнь и что-то с ней случится…

Тот же самый вопрос бился в его мозгу: Сколько же невинных жертв пострадали напрямую от его сотрудничества с контрабандистами? Ради Христа, Софи Сент-Клер не будет одной из них, даже если ему придется ей угрожать, чтобы заставить ее держаться от него подальше. Он только надеялся, что до этого не дойдет. Ее корзинка осталась у стены, молчаливый, непритязательный признак, который пронзил его. Аккуратно сложенное полотно…веточка вереска…

Если бы Генри Уинтроп стоял тут сейчас, Чад испытал бы мучительное искушение сжать руки вокруг шеи этого человека и выдавить из него жизнь.

Но все же, сэр Генри мог быть мошенником и негодяем, а что подумала бы Софи о нем, Чаде, если бы узнала о преступлениях, которое он совершил?

Он осторожно переместил вереск, отогнул полотно и вынул оттуда все еще теплую булочку. Его желудок заурчал при сладком аромате, который достиг его ноздрей. Он вонзил зубы в булочку.

И тут же отбросил клейкий комок взбитого жидкого теста в траву под террасой. Несмотря на это, улыбка появилась на его губах. Явно, что Софи надо было поговорить с тетей прежде, чем воровать из печки.

Час спустя Чад увидел крытые соломой и шифером крыши Пенхоллоу. Он развернул Принца в сторону дороги к деревне и заметил маленькую толпу в уголке церковного двора в тени алтаря. Куча земли возвышалась рядом со свежей могилой. Плоский сосновый ящик ожидал, пока его опустят в землю.

Ветром до него доносилось бормотание проповедника. Странно, но Чад не слышал никаких рыданий, не заметил никаких слез. Он глянул через плечо, пока ехал мимо на Принце. Когда показались первые редкие капли дождя, проповедник закрыл свой молитвенник. Мрачная группа спокойно разошлась.

Чад вспомнил свою последнюю поездку, что в Пенхоллоу не было ни торговли, ни рынка. Большая часть торговли сельских деревень все еще зависела от еженедельных или ежемесячных рыночных дней, когда бродячие торговцы устанавливали палатки, предлагая товары, которые в противном случае не были бы доступны местным обитателям. Но ему были необходимы продукты немедленно, он прошел к единственному зданию, где мог, вероятно, найти их: — в деревенскую таверну.

Снаружи двухэтажного строения из дерева и камня был знак, потрепанный погодой, который скрипел, качаясь туда-сюда на шесте. Тонкий слой краски изображал чайку, которая летела на фоне темных облаков над остроконечными «барашками», в которых отражался вид близлежащей бухты.

Он оставил Принца на попечение мальчика в конюшне и вошел в темное прохладное помещение. Тихие разговоры слышались скрежетанием и жужжанием под потолком с блочными перекрытиями. Когда его глаза привыкли к освещению, он увидел несколько грубо одетых мужчин, которые склонились над дощатыми столами. Угасающее сияние масляных ламп очертило грубые черты, жесткую кожу. Рукава шерстяных рубашек были подняты до локтей и открывали руки, мускулистые от многих лет бросания концов и поднятия парусов. Никто не взглянул на него, когда за ним закрылась дверь.

Он прошел между столами, направляясь к барной стойке. Мужчина, сидящий рядом, посмотрел на него, и кружка в его руке остановилась в дюймах от его рта. Почти немедленно разговоры сменились всеобщим молчанием. Когда Чад остановился, испытывая неловкость, послышались шепотки, словно осы из гнезда.

— Ради Христа…

— Не может быть…

— Святые спасите нас.

— Уайклифф!