Темное торжество

И вот его губы находят и накрывают мои. Они теплые и просто бессовестно-мягкие. Меня охватывают чувства, не имеющие ничего общего ни с облегчением, ни с яростью. Я просто желаю его. Его силу, его честь, его треклятую беззаботность. Я хочу прикоснуться и испить это все, как медовое вино из бокала…

Не в силах противиться, я закрываю глаза, и тянусь к нему, и позволяю себе вообразить, будто между нами все же что-то возможно.

Хотя это не так, ибо между нами еще слишком много секретов.

Очень медленно и с ужасным сожалением я отстраняюсь. Чудище открывает глаза. Какой же теплый у него взгляд.

— Ты же должен быть страшно зол на меня, — шепчу я. — Я столько раз тебе лгала! Не сказала почти ни слова правды.

Вот так я пытаюсь возвести между нами хоть какое-то подобие стены, потому что иначе за себя не ручаюсь.

Он очень тяжело вздыхает, потом делает шаг в сторону и опирается о ближайшее дерево, чтобы дать отдых больной ноге.

— А я и был зол, — говорит он. — Поначалу. Очень уж не люблю, когда меня водят за нос. Да еще и… кто-то из семьи д'Альбрэ. Мне казалось, это сами боги взялись надо мной насмехаться. Я сидел и перебирал все, что ты мне говорила, все, что делала. Я думал, что обозлюсь еще больше, а оказалось, что на словах ты, может, и лгала, но вот деяния твои всегда были правдивы. Ведь я в самых тяжелых обстоятельствах тебя повидал. Ты везла меня, беспомощного, через всю страну, спасала от вражеских воинов и лазутчиков и меньше всего думала о собственной безопасности и удобстве! Ты больше заботилась о дочке мельника и нищих угольщиках, чем о себе. И ты убивала людей д'Альбрэ с улыбкой на устах и радостью в сердце.

Я смотрю на него, не в силах ответить ни слова. Он рассказывает о девушке по имени Сибелла, но я не знаю такой.

Он проводит ладонью по волосам.

— Потом, — продолжает он, — я перестал злиться, но возмутился по другой причине: значит, ты совсем мне не доверяла, раз не отважилась рассказать правду! И тогда я понял: ведь я же все воспринял именно так, как ты и предвидела. Значит, и не заслуживал доверия. — Он снова становится очень серьезен. — Сибелла, я много раз видел, как ты делаешь выбор. Все было против нас, но ты всегда выбирала верно. Так, чтобы помочь наибольшему числу людей и как можно меньше навредить всем остальным. Вот поэтому я и не держу на тебя обиды.

Я безотчетно тянусь к нему и прикладываю ладонь к его щеке. Мне хочется увериться, что он живой и настоящий, что передо мной не видение, состряпанное моим перенапряженным рассудком. Кожа у него теплая, жесткие усы щекочут мне пальцы.

— Сколько же места в твоем сердце… — произношу я тихо.

Что-то мелькает в его глазах. Боль, горечь… но все это тотчас пропадает.

— Потому что мне не с кем было его делить после того, как не стало Элизы.

Тут в лагере поднимается крик, сопровождаемый звоном стали. Визжит женщина.

Чудище отталкивается от дерева и торопится на поляну со всей скоростью, какую позволяет больная нога. Я подхватываю юбки и спешу следом.

Возле костров, разведенных для стряпни, назревает драка. Две женщины из числа угольщиц встревоженно озираются по сторонам. Одну я узнаю, это Малина, вторая, помоложе, мне незнакома. Эрван, Лазаре и Граелон заслоняют их собой. Перед ними двое воинов Чудища, один из них, бритоголовый, с холодными глазами, держит наготове меч.

— Страсти господни, — бормочет Чудище, хромая вперед. — Да что тут стряслось?

Бритоголовый отвечает ему, не сводя глаз с угольщиков:

— Эти люди выхватили ножи и тем нас оскорбили. Вот я и отвечаю на вызов. Вынули из ножен — так пусть в ход пускают!

Он стоит, выпятив грудь, точно готовый к драке петух.

— Это мы кого-то оскорбили?! — возмущается Эрван. — А кто приставал к нашим женам и сестрам и порывался в кусты их тащить, точно шлюх каких?

Второй воин — это рыцарь, зовут его де Бросс, — лениво поводит плечами:

— Я-то думал, она так, баба лагерная. Никого обидеть не хотел…

Чудище награждает его подзатыльником:

— Спрячь кинжал, бестолочь. Никаких лагерных баб с нами нет.

Де Бросс, как и следовало ожидать, косится в мою сторону. Чудище тоже ловит этот взгляд и делает еще шаг вперед.

— Это, — говорит он, — госпожа Сибелла. Она служит святому Мортейну, так что, если не хочешь оказаться выпотрошенным, как рыбешка, держи-ка руки подальше и от нее, и от прочих женщин, что с нами идут.

Де Бросс смущенно улыбается и отдает поклон сперва мне, потом и угольщицам.

— Голтье! — рявкает Чудище на второго. — Убери-ка меч и ступай палатки растягивать!

Воин медлит. Чудище берет его за шиворот и хорошенько встряхивает.

— Приношу свои извинения, — говорит он угольщикам. — Гоподин Голтье у нас очень вспыльчив, а господин де Бросс падок на женщин. Больше такого не повторится. Конечно, если эти господа желают остаться у меня под началом.

Он уводит провинившихся воинов, и у костра воцаряется неловкая тишина.

— Ну-ка, все за работу! — прикрикивает Эрван на зевак. — Еще дел полно, так что не стойте!

Я ухожу под дерево и присаживаюсь подумать. Что мне все-таки делать? Остаться? Или вернуться в Ренн и проникнуть в лагерь д'Альбрэ, если получится?