Темное торжество

Склонившись перед серебряным зеркалом, заточенным древесным угольком изменяю рисунок бровей, делая их широкими и бесформенными. Потом беру другой кусочек угля, еще меньше первого, и на лице появляются морщины застарелой усталости. Разводы угольной пыли создают под глазами тени, якобы происходящие от непосильного труда. Честно говоря, я жду не дождусь, когда смогу хотя бы на время предстать совсем другим человеком, будь то даже замученная, бедно одетая портомойка. Лишь бы только не оставлять за собой след, отмеченный предательством и сердечной мукой.

А чего стоит желанная возможность нарушить планы д'Альбрэ!

В качестве окончательного штриха я втираю в волосы горсть очажной золы, чтобы они выглядели грубыми, грязными и по возможности более светлыми.

С руками приходится повозиться ничуть не меньше. Даже невзирая на недавнюю возню с едкими и горячими припарками, они у меня куда более гладкие и нежные, чем у простой прачки. Чтобы это исправить, я почти два часа вымачиваю их в крепком растворе щелока. Вот теперь руки красные, распухшие и потрескавшиеся, как положено. Все в порядке!

— Тебя нипочем не узнают, — подтверждает сидящая на кровати Исмэй.

Я криво улыбаюсь и отвечаю:

— На то и надежда.

— Получилось не просто переодевание, а целое перевоплощение!

Исмэй поднимается и подает льняной чепец. Он старенький, но мне все равно кажется слишком чистым, и я пачкаю его все той же золой. Исмэй помогает надеть его и должным образом завязать.

— Вот так. — Она отступает, чтобы оглядеть меня целиком, потом заботливо требует: — Но ты все равно поберегись, хорошо?

— Под этим скромным платьем спрятано почти полдюжины ножей, — сообщаю я подруге.

Два на поясе, по одному на каждом бедре и еще один за спиной. Без привычных ножен на запястьях я чувствую себя едва ли не голой, но воины известны склонностью хватать женщин за руки: мне вовсе не нужно, чтобы они сразу нащупали холодную сталь!

— Я готова, — говорю Исмэй.

Она делает ко мне шаг, сцепив пальцы перед грудью.

— Все-таки обещай, что побережешься, — просит она.

Я быстро обнимаю подругу, растроганная ее беспокойством, ведь Исмэй — одно из немногих существ на свете, которым моя судьба действительно небезразлична.

— Обязательно, — заверяю я ее. — Ты только помни, что это всего лишь подсылы д'Альбрэ, а не он сам. Куда им против меня!

Несколько обнадеженная, Исмэй улыбается:

— Ну что ж, коли так… пошли к капитану Дюнуа!

Он ждет нас в самом большом коридоре, с ним Дюваль и аббатиса. С одной стороны, меня подмывает похвастаться перед ней своими умениями и показать, что я без труда справлюсь с заданием. С другой — совсем не хочется показывать свои таланты интриганке вроде нее.

— Господи Исусе! — вырывается у капитана. — Не знай я, что к чему, нипочем бы вас не узнал!

Дюнуа порывается лично сопроводить меня на поиски вредителей, но лишнего интереса к моей персоне лучше не привлекать, и он перепоручает это дело начальнику Реннского гарнизона Мишо Табору и нескольким самым надежным его людям.

Я не склонна питать к ним такое же доверие, но, учитывая обстоятельства, ничего лучшего нам не придумать.

И вот наступает пора выдвигаться. Я полна предвкушения, сердце так и стучит в преддверии новых приключений. Исполнившись нахальства, поворачиваюсь к аббатисе:

— Не призовете ли святого Мортейна благословить наше предприятие, матушка настоятельница?

Мной движет желание подерзить, и моей безрассудной верности святому все равно не увидеть… но умом я понимаю, что Его благословение нам вовсе не помешало бы.

Ноздри аббатисы гневно раздуваются. Тем не менее она склоняет голову и касается ладонью моего чепца.

— Да направит твою руку Мортейн и да оградят тебя Его темные объятия от всякой беды, — нараспев произносит она и быстро отнимает ладонь.

Как ни странно, я несколько успокаиваюсь. Ни дать ни взять Мортейн, невзирая на недоброжелательство аббатисы, все-таки услышал ее.

Мы покидаем дворец, воспользовавшись черным крыльцом. Час поздний, большинство слуг уже спят, и наше отбытие проходит незамеченным.

Снаружи нас уже ждет шелудивого вида ослик, навьюченный двумя большими корзинами. В каждой — отданное в стирку белье.

Гарнизонный начальник Табор обращается ко мне, понизив голос:

— Мы определили все уязвимые места города. Воротные башни, ворота для вылазок, мосты, водяной резервуар, речные ворота…

— Отлично. А как они охраняются?

— Мы удвоили стражу на городских стенах и усилили дозоры, обходящие их понизу.

Я спрашиваю:

— Откуда предлагаете начать?

— С восточных ворот, — говорит он. — Оттуда можно будет перейти к следующим.

— Отлично, — повторяю я. — Показывайте дорогу.

Кивнув, Табор решительно устремляется вперед. Его люди рассыпаются по сторонам, и то, что мы движемся все вместе, становится незаметно. Не годится, чтобы меня видели с ними, ибо какие общие дела могут быть у капитана городской стражи и простой прачки? Я знаю, что присутствие вооруженной охраны должно вселить уверенность, но у меня, наоборот, ползут по спине мурашки. Заставляю себя не обращать на это внимания.