Темное время души

Он отпустил ее руки, шагнул в комнату и, достав по пути с книжкой полки первый попавшийся под руку том, улегся с ним на диванчик. Тот жалобно скрипнул под ним и затих, боясь потревожить обманчивый покой временного хозяина. Леся осталась одна на балконе, оглушенная произошедшей в нем переменой. Села на пол – ноги уже не держали. Подтянув к подбородку худые коленки, начала раскачиваться как маятник, из стороны в сторону, и пропадала, сама чувствовала, как пропадает, и ничего, ничего уже не может сделать! Ни уйти, ни остаться…

Пришедшая с работы Люда так и застала ее сидящей на балконе, присела рядом на корточки, погладила жалостливо по плечу.

– Лесенька, ну что ты… Не надо…

– Что не надо, Люд? – эхом откликнулась Леся. – Все хорошо у меня, все нормально…

– Ой, да какое нормально! Я что, не вижу, у меня глаз нет, по-твоему? Господи, как я себя ругаю, если б ты знала! Зачем я тебя сюда притащила? А все этот туркмен со своим коньяком! Напились мы с тобой, наделали глупостей…

– Да все хорошо, Люд, не переживай… – глядя в одну точку перед собой, снова улыбнулась Леся. – Я скоро домой уеду, всего четыре дня осталось…

– Может, тебе в санаторий уйти? – осторожно спросила Люда. – Ты не думай, я не гоню тебя, живи сколько хочешь… Просто, может, так лучше будет?

– Не знаю я ничего… – заплакала тихо Леся, ткнувшись носом в ее плечо. – Плохо мне, Люд, совсем я пропадаю…

– Ну ты как-то борись с собой, Лесь! Нельзя из-за мужика так убиваться, что ты! Не стоит он того! А хочешь, я его вообще отсюда выгоню? Пожил, и хватит! Что я ему, обязана? Вот прямо сейчас пойду и выгоню, пусть себе другое место укромное ищет!

– Нет! – испуганно подняла голову Леся. – Нет, Люда, не надо! Уже все хорошо, я и плакать больше не буду! Давай я лучше в магазин схожу, продуктов куплю, а то живу тут у вас на хлебах… И вина куплю хорошего, грузинского! Ты «Киндзмараули» любишь? А Димка что любит? И Дашеньке надо какой-нибудь подарок купить… Все, я иду по магазинам, Люд, решено! И не возражай даже, и слушать не буду!

Она подскочила на ноги, быстро прошла в комнату, спросила деловито, по-хозяйски:

– Саш, а ты какое вино любишь? Я в магазин пошла, говори, что купить…

Он глянул на нее удивленно, пожал плечами. Потом проговорил нарочито равнодушно:

– Да мне все равно, какое вино…

– Тогда коньяк, может?

– Давай коньяк, ладно…

Сказал – и снова уткнулся в книжку.

Леся лишь улыбнулась жалко. И сама вдруг остро ощутила, какая она жалкая сейчас. И отогнала от себя это ощущение, засуетившись со сборами. Если собралась за покупками – надо идти…

А вечером они всей компанией дружно сидели за столом, пили грузинское вино и армянский коньяк, смеялись и шутили, слушали нескончаемые Димкины рассказы о нелегкой морской службе, смеялись над Дашенькой, которая самозабвенно кормила йогуртом купленную ей в подарок Лесей куклу, и Сашина рука лениво и небрежно обнимала худенькие Лесины плечи… Автоматически обнимала, будто не знала, куда бы себя еще пристроить.

Уже ночью, перемыв в одиночестве всю посуду на кухне и придя на балкон, она села рядом с Сашей, провела ладонью по его небритой щеке. Он молча, не мигая, долго смотрел в темноте в ее лицо, потом тихо отвел от себя ее руку.

– Иди ложись на диване в гостиной, Лесь… Здесь места мало, я не высыпаюсь совсем. Иди. Спокойной ночи…

Леся наклонилась над ним, провела губами по шее, скользнула рукой под легкое байковое одеяло. Он вздрогнул, вдохнул в себя воздух протяжно и, снисходительно и обидно рассмеявшись на выдохе, притянул ее к себе.

– Ах ты, маленькая настойчивая зануда! Ладно, что ж… Пусть будет так, рыбка таранька! И не хочешь подлецом быть, так бабы заставят…

Оставшиеся четыре дня ее пребывания в этой квартире пролетели незаметно, будто и не было их вовсе. Днем Саша был с ней ласков и снисходителен, как с чужим ребенком, ночью по-прежнему страстен и неутомим. В день отъезда Люда вызвалась проводить ее в аэропорт, и Леся легко, как ей показалось, простилась с Сашей в прихожей, стараясь не замечать ни его дежурной улыбки, ни холодно скользнувшего по щеке прощального поцелуя. Они спустились с Людой по знакомой дорожке в санаторий, забрали ее одиноко стоящий в углу большого шкафа так и не разобранный чемодан и, поймав такси, поехали в аэропорт.

Когда объявили регистрацию на рейс, обнялись, как родные. Она и в самом деле стала ей родной, эта милая Люда, свидетельница ее кратковременного то ли счастья, то ли несчастья… Добрая женщина, сыгравшая, по сути, злую, прямо-таки роковую роль в ее судьбе.

* * *

«Только не плакать! Нельзя! Нельзя плакать! – отдавала себе молчаливые приказы Леся, отвернувшись к иллюминатору, за которым плотной холодной равниной лежали белые облака. – Глаза покраснеют, и лицо распухнет до неприличия, если буду плакать! Да и сил нет Лешику врать, придумывать причину какую-то, отчего бы я могла так убиваться… Правду ведь все равно не скажешь!»