Темное время души

Почуяв его слабину, Таня тут же пришла в себя, спросила осторожно:

– А я не поняла, Леш, что сказал такое, когда пришел? Ну, что детей хочешь к Лесе отвезти… Это правда, что ли?

– Да, правда.

– Но почему?!

– Потому. Потому что я так решил, Тань.

– А я? Со мной разве не надо было посоветоваться?

– Ну, знаешь… Есть вопросы, которые советов не требуют…

– То есть как это – не требуют? Да ты хоть понимаешь, что нельзя этого делать, а? Нельзя детей туда отпускать! Зачем их дергать туда-сюда?

– Она им мать, Тань… Они ее любят. Нельзя детям запрещать видеться с матерью, это же понятно.

– Кто мать? Это Леся им мать? Да не смеши! Ты сам-то веришь в то, что сейчас говоришь? Может, ты забыл, как она с тобой… За человека тебя не считала…

– Ты предлагаешь мне таким образом отомстить, что ли? Не пускать к ней детей?

– А хотя бы и так! Пусть знает! Пусть ответит за все твои унижения! Да и вообще… Если уж ты решил… Надо сразу все отрубить, одним махом!

– Я не умею рубить, Тань. И дети не дрова, чтобы их рубили. И мне ужасно не нравится этот разговор, Тань! Я сам во всем разберусь, ладно? Прошу тебя, больше не вмешивайся!

Видимо, Таня услышала что-то в его голосе – опасное для себя. И вмиг скукожилась будто, переменилась, подняла бровки домиком, проговорила просительно-торопливо:

– Да, да, Лешенька, ты прав, конечно же… Какая бы ни была, а мать все же… Пусть они с ней повидаются, пусть. Мы ведь не злодеи с тобой, мы все понимаем, да…

Леша ничего ей не ответил, только протянул руку, поправил очки на переносице. А Таня испугалась его молчания еще больше и поддала в свой голос ноток почти интимной доверительности:

– Ты это, Лешенька… Ты меня останавливай, когда меня этак-то вот несет… Я сдуру еще и не такого наговорить могу… Это все потому, что я очень люблю тебя, Лешенька. Ты у меня такой умный, такой рассудительный! Такое счастье мне привалило, даже сама себе не верю… Пойдем спать, а? Я на диванчике нам постелила.

Леша снова промолчал, только слегка покрутил головой, так, будто ему мешал ворот рубашки. Потом поднял глаза, и душа у Тани ушла в пятки. Ничего хорошего для себя она в его глазах не увидела. И даже более того, была в них какая-то досадливая неловкость. Будто хотел он что-то сказать, да никак не мог из вежливости. Произнес тихо:

– Ты иди, Тань. Ложись. Я у детей в комнате посплю, на раскладушке. Вдруг Коля проснется ночью, испугается… Все-таки новое для него место…

– Но, Леш…

– Иди, Тань. Дай мне побыть одному…

* * *

– Мам, не забудь пирожные купить! Корзиночки такие, а внутри свежие ягоды! Лиза любит такие пирожные!

Ольга Петровна махнула рукой, направляясь в прихожую. Мол, сама знаю, что детям купить. Леся пошла за ней, приговаривая:

– А еще она йогурт клубничный любит… И бананы… Давай я вместе тобой в магазин пойду, мам!

– Да отстань, Лесь! – уже начала сердиться Ольга Петровна, надевая в прихожей туфли. – Я же вижу, ты едва на ногах держишься! Вон, глаза какие лихорадочные… Иди, померяй температуру, молока с медом попей! Шутка ли – три дня с простудой провалялась! По-хорошему, надо бы к врачу пойти, а вдруг у тебя пневмония?

– Да нет у меня ничего… Мне уже лучше. Завтра детей увижу – какая может быть пневмония, ты что!

– Так она ведь не спрашивает, быть или не быть… Ладно, пошла я. В аптеку еще зайду, куплю тебе что-нибудь… А ты давай в постель, слышишь?

Ольга Петровна ушла, и Леся послушно поплелась в спальню, забралась под одеяло, свернулась калачиком. Закрыв глаза, вдруг ясно увидела лицо Лешика… Его глаза… Как он смотрел на нее удивленно, будто не узнавал. А может, и впрямь не узнавал… Так и сказал – ты другая, совсем другая. А хорошо это или плохо – не пояснил. Наверное, хорошо… Хотя чего теперь думать об этом? Лешик ведь ушел. Надо с этим смириться. Хорошо, что оставил надежду, что можно будет мирно решить вопрос, с кем будут жить дети…

На этой мысли она уснула и проснулась от шума – вдалеке что-то грохнуло и зазвенело отчаянно. Подскочила, примчалась на кухню, и Ольга Петровна пояснила с досадой:

– Это я крышку от сковородки на пол уронила! Разбудила тебя, да?

– И хорошо, что разбудила… Сама не заметила, как уснула…

– Сейчас ужинать будем, я жаркое делаю! Еще пять минут, и готово будет.

– Я не хочу есть, мам… Совсем не хочу.

– А надо поесть, Леся! Надо! Тебе силы нужны, как ты этого не понимаешь! Завтра дети придут, и какой ты их встретишь? Бледной тенью с черными кругами под глазами?

Ольга Петровна вздохнула прерывисто, и Леся увидела, что лицо у нее насквозь проплаканное, и ресницы еще не высохли от недавно пролитых слез.

– Не плачь, мам… Пожалуйста… Иначе я тоже начну плакать… – жалобно попросила Леся.

– Да как, как мне не плакать-то? Я за Коленьку так волнуюсь… Такое чувство, будто мне сердце из груди вынули… Да если б ты мне только позволила, я бы сейчас к этой твоей Татьяне пошла и устроила бы там кузькину мать! Вот же дрянь какая, а?

– Не надо, мам… Там же Леша… Нельзя сейчас так…

– Да знаю, что нельзя! Ладно уж, доживу до завтра… А ты садись давай, ешь!